На пути к деду

<b>За моими плечами 10 лет</b> исследовательской работы в архивах – преимущественно военных. Сотни писем и запросов; десятки интервью с ветеранами; сотни поездок в архивы – в том числе около 400 поездок в Центральный архив Министерства обороны и 170 – в Российский государственный военный архив.

<b>Я работаю над биографическим</b> исследованием, в центре которого – мой двоюродный дед, летчик Самуил Клебанов (1910–1942), один из прототипов Александра Григорьева в романе "Два капитана" Вениамина Каверина. Из разрозненных фрагментов я хочу сложить мозаику, которая в виде опубликованного исследования станет своеобразной капсулой времени.

<b>На пути к деду</b> (каждый новый найденный мной документ приближает меня к нему и его современникам) в 2004 году я добился отмены косного приказа Минобороны №270, которым в 1996 году было утверждено "Наставление по архивной службе в Вооруженных Силах РФ". Благодаря этому в ЦАМО была отменена цензура на выписки из несекретной документации, а российские исследователи получили возможность пользоваться в читальном зале ноутбуками.

<b>По-прежнему</b> недоступны многие архивные фонды, остающиеся на секретном хранении. Несмотря на то, что, в соответствии с федеральным законом "О государственной тайне РФ", документы должны рассекречиваться через 30 лет с момента их создания (за исключением тех редких случаев, когда разглашение содержащихся в них сведений может нанести ущерб обороноспособности страны), значительный архивный комплекс документов 1941–1945 годов вступил уже в третью тридцатилетку пребывания на секретном хранении.

<b>Как мне еще в 2004 году</b> сообщила прокуратура Подольского гарнизона, "ЦАМО предстоит пересмотреть свыше 8 млн дел для снижения грифа секретности. На это понадобится многолетняя плановая работа".

<b>Очевидно, что поштучное рассекречивание </b>архивных документов растянется на десятилетия, и к тому моменту, как эта работа будет завершена, не останется в живых не только участников описываемых в этих документах событий, но даже их детей. К сожалению, автоматически снизится и интерес общества к тем событиям.

<b>Выходом из подобной ситуации</b> может стать принятие правительством и Министерством обороны политического решения о массовом рассекречивании документов, не предусматривающем индивидуального просмотра каждого документа. Однако у российских политиков, у которых находится время на борьбу с моими соплеменниками, эстонцами, поляками, чемпионами мира по шахматам и бывшими премьерами, не остается ни сил, ни воли на то, чтобы принять постановление о массовом рассекречивании документов 1941–1945 годов.

<b>Пока депутаты лоббируют</b> совершаемое тайком вскрытие погребения в Химках, позируют перед фотообъективами на фоне венков и гробов и ездят произносить гневные речи в Таллин, я, исследователь-практик, делаю за них ту работу, которая необходима любому обществу, претендующему на то, чтобы быть достойным своих предков.

<b>Изучив все полковые </b>и дивизионные документы, я столкнулся с дефицитом сведений, касающихся, в частности, гибели экипажа моего двоюродного деда. Интересующие меня материалы могли содержаться в архивном фонде, находившемся на секретном хранении, и я еще в 2003 году подал ходатайство о его рассекречивании. Поскольку к февралю 2005 года фонд рассекречен не был, я подал на Архивную службу Вооруженных сил в суд, чтобы обязать ответчика рассекретить нужные мне документы.

<b>На то, чтобы вынудить </b>районный суд принять к рассмотрению мой иск, я потратил 21 месяц переписки. За это время я обращался и в суд, и в Мосгорсуд (дважды), и в Квалификационную коллегию судей (также дважды), а также дважды упомянул бездействие районного суда в своих журнальных публикациях.

<b>По прошествии 21 месяца</b> иск был принят к рассмотрению, и в ноябре 2006 года прошли предварительные слушания. А уже в декабре значительный процент документов, входящих в состав интересующего меня архивного фонда военного времени, был рассекречен. После этого дальнейшие слушания были посвящены тому, чтобы добиться рассекречивания еще 500 дел, оставленных экспертной комиссией на секретном хранении.

<b>Поскольку де-факто</b> я добился своего, но рассчитывал на полное рассекречивание фонда, слушания продолжились в Мосгорсуде, где я пытался обжаловать решение Савеловского районного суда оставить мой иск без удовлетворения.

<b>Слушания в Мосгорсуде были</b> краткими, бессмысленными и беспощадными. Не читая письменных возражений Архивной службы Вооруженных сил, игнорируя мои слова о том, что ответчик строит юридическую базу на приказах Минобороны, не прошедших госрегистрации (подобные нормативные акты не могут использоваться при разрешения споров), МГС оставил решение районного суда без изменений.

<b>Препятствием к рассекречиванию</b> оказались приказы, подписанные Сергеем Ивановым, пока он занимал должность министра обороны. В этих приказах Иванов расширил перечень категорий сведений, которые не подлежат рассекречиванию в документах Великой Отечественной войны. Вследствие этих приказов экспертные комиссии получили формальное право не рассекречивать, в частности, материалы разведывательных, политических, особых и шифровальных отделов. Если в приказе Минобороны 1997 года подобных категорий сведений было восемь, то стараниями Иванова их количество увеличилось до 20. Таким образом министр обороны Ив<i>а</i>нов, Не Помнящих Родства, на многие годы вперед ограничил круг источников, с которыми смогут работать исследователи.

<b>Нечего и говорить, что </b>многие из этих приказов были секретными и не публиковалась для всеобщего сведения, а Министерство юстиции, вместо того, чтобы потребовать их отмены, прибегало к странной уловке, говоря, что эти приказы в регистрации не нуждаются.

<b>Другая важная проблема </b>заключается в наличии внетриведомственных директив, позволяющих архивистам уничтожать часть документов по истечении сроков хранения. Страдают не только полковые и дивизионные фонды, но и коллекция личных дел, – многие из личных дел уничтожены. Таким образом, о наших предках, жизнь которых была оборвана противником, уничтожается информация, что обрекает их на историческое небытие.

<b>При этом, например</b>, в отделе 5.4 ЦАМО, где хранятся личные дела, нет даже справочного аппарата, доступного исследователям, а к картотеке исследователей не допускают. Вопреки моему мотивированному обращению, сотрудники прокуратуры МВО не стали наводить в отделе 5.4 порядок, ограничившись лишь внутренним расследованием.

<b>Надеюсь, что у думающей части </b>ведомственных архивистов хватит решимости принять активное участие в решении этих проблем. В противном случае всякая борьба за информацию о Великой Отечественной войне будет превращаться в крестовый поход против ведомственных архивистов.

Георгий Рамазашвили