Дмитрий Циликин - о "Записках нервного капельдинера" в Александринке
Сергей Юрский писал: "При исполнении Зощенко необходимо, чтобы ощущалась и достоверность, жизненность персонажа, и одновременно отстраненная от него личность самого автора… Когда герои Зощенко играются буквально, что называется, с полным перевоплощением, в отрыве от авторского отношения, происходит парадоксальное явление. Актер вроде бы выполняет предписанные автором действия, он жмет, наигрывает, переигрывает, а все равно кажется — мало. Почему? Потому что Зощенко по сути своей монологичен. У него всегда один живой герой, а остальные — фантомы его неумелого, нарочито натужно построенного рассказа". Судя по моноспектаклю "Записки нервного капельдинера", Игорь Волков вполне разделяет воззрения своего старшего коллеги.
Волков сделал довольно прихотливый коллаж из собственного текста, который без швов перетекает в текст Зощенко, перемежает куски рассказов, соединяет их. Впрочем, начинается все как раз "с полным перевоплощением": актер врывается в Царское фойе Александринки, где идут эти "Записки", продолжая через дверь доругиваться с какой–то невидимой обидчицей. У Волкова прекрасная для театра внешность: он может быть и очень выразительным, и никаким. Поначалу — как раз никакой: в форменном бордовом жилете с надписью "Александринский театр" на спине, в вязаной шапчонке, в руках перьевая метелка для обмахивания пыли с позолоченной резьбы. Ну капельдинер и капельдинер. Успокаивается, усаживается на россиевский ампирный диван, слово за слово делится с нами немудрящими и комичными обстоятельствами своего житья–бытья маленький человек Былинкин.
Тут Волков добивается удивительного эффекта. Фрагменты очень известных рассказов Зощенко столь органично инкрустируются в россказни этого якобы капельдинера, что обнаруживается: так или почти так кто–то способен разговаривать и сегодня. Зощенковский абсурд и не думал стареть, а главное — нелепая, корявая человеческая душа, притом взыскующая (на свой лад, уж как ей доступно) чего–то высшего, покинув героя того или другого рассказа, запросто может вселиться в нашего современника.
Постепенно, шаг за шагом, Волков вылезает из своего Былинкина. Где–то вначале он поминает "Записки сумасшедшего" — а тут за радиатором отопления сыскался гофрированный воротник, а в камине — плащ, и вот перед нами испанский король Поприщин. Но и Пьеро, в чей колпак превратилась заурядная трикотажная шапка. Гротеск и пафос перемешаны: только что Былинкин почесывал спину о торец двери, ведущей в Царскую ложу, но вдруг из–за этой двери явилось прекрасное видение. Оно же — пианистка Инна Андреева: села за рояль, принялась сопровождать монолог Волкова всякими популярными мелодиями…
Волков много в своей карьере занимался Гоголем, наконец стал в Александринке прямо–таки штатным Николайвасильичем — в спектакле Валерия Фокина "Ваш Гоголь", где он бесстрашно и самозабвенно играет умирающего гения, и в "Невском проспекте" — там он Гоголь пародийный. Сейчас в "Записках" он надевает парик, как на хрестоматийном портрете Моллера (правда, без пробора), — Зощенко перетекает в Гоголя, в его трагическое безумие. Однако нос, которым наделила природа Игоря Волкова, заставил его вспомнить еще одного персонажа, славного этой частью лица, — Сирано де Бержерака. Монолог которого принимается читать капельдинер, отравленный театром, или зощенковский герой, или Гоголь, или сам Волков — он виртуозно накладывает слой за слоем, как амальгаму, заставляя просвечивать созданные им видения друг через друга. Настоящий актерский класс!
