Рецензия на спектакль "Том Сойер" в театре "Мастерская"
Хрестоматийная сентенция Немировича–Данченко насчет того, что выйдет на площадь актер, расстелет коврик — вот и театр, зацитирована до дыр, напоминать об этом уже как–то и неловко — но "Том Сойер" заставляет. Спектакли "Мастерской" с ее крошечным сценическим пространством вообще отличает функциональная и часто выразительная сценография, однако никак не пышная и не богатая, однако тут художник Елена Чернова впала прямо–таки в неслыханную простоту. Черный кабинет, три передвижных квадратных дощатых щита, столы–стулья, справа пианино — вот и весь городок Санкт–Петербург на Миссисипи. Костюмы аутентичны 1870–м, когда написана знаменитая повесть Марка Твена: у парней штаны чуть ниже колена, чулки, башмаки, у девочек панталоны с оборками из–под платьиц, у дам — чепцы.
Остальное — плод нашего воображения, которое молодые актеры умело пробуждают. Вот прославленный эпизод побелки забора: щиты стоят рядком, Том — Гавриил Федотов тщательно, любовно, чуть не с наслаждением макает кисть в ведро с воображаемой краской, ласкает этой кистью доски, излучая такое удовольствие, что остальным пацанам просто невозможно не купить у него кусочек этого кайфа за всякую полезную (вроде медной дверной ручки) и вкусную (вроде яблока) всячину.
Федотов играет отлично — его Том прямо–таки переливается задором, озорством, обаятельным хитрованством, а то и грустью и нежностью, когда дело доходит до подростковой любви к Бекки Тэтчер. Их сцена в классе, когда Том в качестве выражения чувств рисует для Бекки домики на грифельной доске, — просто маленький шедевр. Гавриил Федотов и Наталия Шулина превращают ее в блестящий дивертисмент из стремительных реакций, оценок, подковырок, поцелуйчиков, кончающийся высшим выражением близости — поочередным жеванием одной и той же резинки.
Но и остальные участники — свежевыпустившиеся ученики профессора Григория Козлова в Театральной академии, пополнившие труппу "Мастерской", — полные молодцы. Каково, например, узнать в правильном законопослушном тихоне–ботанике Сиде, сводном брате Тома, Федора Климова, бывшего в "Тихом Доне", институтской работе этого курса, бешеным Петром Мелеховым. А белобрысый голоногий разбитной Гек Финн — Дмитрий Житков, он большей частью обитает в притулившейся сбоку авансцены бочке или восседает на пианино, аккомпанируя спектаклю гитарными переборами (Житкову принадлежит музыкальное оформление в духе американского фолка); в "Тихом Доне" он запомнился как старик Пантелей Мелехов, здесь же стал совершенно убедительным юным штатовским босяком XIX века. В этом спектакле никакой нет тюзятины, когда взрослые прикидываются детьми, — актеры не скрывают, что они молодые мужчины и женщины, но они рисуют точные пластичные образы детей. И стариков — как, например, почти карикатурный, скособоченный во все стороны сразу, в мешковатом клетчатом костюме, с перекошенным лицом, с зализанными прядями учитель мистер Доббинс — Андрей Емельянов.
"Тома Сойера" пронизывает дух всеобщей взаимной приязни и радости бытия. Режиссер Галина Бызгу — еще и педагог на этом курсе, она относится к своим студентам (теперь уже бывшим) с материнской нежностью, может быть, и чуть–чуть излишней — по формуле из "Снежной королевы" Евгения Шварца: "Детей надо баловать — тогда из них вырастают настоящие разбойники". В предыдущей работе Бызгу с этими ребятами — "Принцессе Турандот" Гоцци — такая чрезмерность выражалась в том, что не было воли сделать необходимые сокращения. "Том Сойер" от затянутости, к счастью, свободен.
