Писатель Дмитрий Глуховский стал известен благодаря книге "Метро 2033", описывающей жизнь после ядерной зимы. С "ДП" Глуховский говорил о том, почему большинство не желает быть вместе с Европой, и о последних временах свободной литературы.
Год назад вы говорили о романе "Метро 2035", который вышел на днях: "Собираюсь исследовать тему рабства, тему подчинения и покорности, тему мракобесия и лжи, тему хозяев и слуг. Превращает ли власть народ в быдло или тот сам рад быть стадом, потому что так ему быть проще и уютнее?" Каковы результаты этого художественного исследования?
— Знаете, с тех пор эта тема из скорее теоретической стала скорее прикладной. И, взяв абстрактную тему рабства за отправную точку, я оказался довольно далеко — в изучении состояния умов в современной России.
Вместе с интеллигенцией я оказался озадачен явлением 86%, которые, как нам твердят вциомы, готовы отказаться не только от своих свобод, но и от всяких прав, лишь бы Россия вновь была мировой империей. То, с какой готовностью люди затягивают пояса, как они готовы в любую придумку телегуру верить, как они пускают слюни на ядерные ракеты, катящиеся по Красной площади, и как мечтают долбануть ими по империалистической гидре, буде та посмеет оспорить святость наших притязаний на Крым…
Почему мы не хотим, отчего за 20 лет не научились жить своей жизнью, для себя, сами решать свою судьбу, почему скучали по врагам, по войнам, как так выходит, что нас другие смыслы существования, кроме битвы до последнего, не устраивают…
Я, помню, раньше все власть винил в наших бедах. А тут задумался вдруг: ну а что все власть да власть? Путинский ее призыв, между прочим, из простых людей укомплектован, среднестатистическая выборка ленинградская.
Может, это не к власти вопросы, а к нам самим? Что мы, как ни выйдем из Египта, все норовим кругами идти и тихой сапой — обратно, домой?
Постапокалиптические сценарии в ваших романах — это больше свидетельство того, что происходит здесь и сейчас, пророчество или провокация?
— Какой из меня пророк? И в мессии я не мечу. Никогда не ставил себе задачи призвать человечество одуматься — оно же глухое все равно, только глотку зря драть. Я и вообще убежден, что все мессии — жулики. Нет, если у меня и есть цель, то чуть более скромная — разобраться в устройстве жизни и мира и своими открытиями поделиться с желающими. И я не даю готовых ответов на все вопросы, для этого есть всезнающие ведущие федеральных каналов. Я больше по части формулировки вопросов. Я призываю читателя не верить штампованным телеистинам. Насильно прав не будешь. И вообще, утопающие должны спасать себя сами. Надо только объяснить им, что они в болоте.
Относительно спасения утопающих: несколько лет назад вы сказали в интервью, что "социально ориентированное государство — это зло". Вы по–прежнему так считаете?
— Такого я не говорил. Государство должно, разумеется, приглядывать за сирыми и убогими, должно помогать пенсионерам и больным, заниматься образованием неимущих. Обязательно должно. Только для этого оно, по сути, и нужно. А не должно оно: лезть в частную жизнь, запугивать и убивать граждан, использовать их как своих рабов, отождествлять себя со страной, в которой промышляет, — и особенно с понятием Родины.
Государство — просто управленческий аппарат. Он должен быть составлен из обычных людей и отчитываться ежесекундно перед обычными людьми. Россия — это не партия и не правительство. Россия — это территория и живущие на ней люди.
Что делать, если большая часть ваших соотечественников не желает быть вместе с Европой, как того хотелось бы вам?
— Большая часть моих соотечественников черпает свои представления о Европе из аналитических (от слова "анал", разумеется) передач федеральных каналов. А в них Европа описывается неизменно как федерация холеных неверующих педерастов, поедающих православных детей и мечтающих захватить и высосать всю нашу сладкую нефтюшку. С такой Европой и я бы быть не хотел, большую часть соотечественников можно понять.
Но Европа — локомотив современной цивилизации и прогресса. Оглянитесь–ка вокруг себя. Сколько предметов, которые вас окружают и без которых невозможна была бы ваша жизнь, изобретены и внедрены в России? На этом предлагаю закончить разговор об ущербности их цивилизации и об уникальном пути нашей. Нам надо нагонять и учиться, а мы заворачиваемся в зипун и шлем Западу матюки.
Десять лет назад Дмитрий Быков произнес: "Сейчас на ТВ нельзя ничего, в печатной журналистике можно кое–что, в книгах можно что угодно". Вы выпускаете книги уже 10 лет. Книгоиздание по–прежнему зона, свободная от какой бы то ни было цензуры?
— Есть ощущение, что мы живем в последние времена для свободной литературы. Литература в принципе может позволить себе больше свободы, чем любые другие формы искусства: текст не нужно ни с кем согласовывать, в его создании не принимают участия продюсеры, режиссеры, актеры, телеканалы, государственные фонды, чиновники и спонсоры. Литература — не массовое искусство и никому не навязывается. Ее невозможно случайно включить и увидеть после вечерних новостей. Прочтение книги — всегда сознательный выбор читателя. При этом читать тексты длиной более 142 знаков обучена очень незначительная часть населения, так что режим не видел раньше для себя угрозы в этих очкариках. Но, истребив свободу на телевидении, скупив бумажную прессу и расставив по Интернету навозные пульверизаторы, государство все еще ощущает некоторую недосказанность. Где тут еще слышны несогласные писки? Да вот же, из паркетных щелей, где писатели засели. А давайте и их — дустом? Начинают, как водится, с забот о морали: матом не ругаться, про секс не писать, о наркотиках не рассказывать. А дальше известно что: не пропагандировать самоубийства, не оспаривать территориальную целостность РФ и, наконец, не сметь идти против народа. Который должен слипнуться в едином порыве с партией и правительством. Ничего нового, в общем. Поиграли — и хватит.
Вы охотно даете интервью, встречаетесь с читателями, присутствуете в соцсетях. Это уступка правилам игры в публичного человека или вам и вправду нужна обратная связь в таком виде?
— Я не слишком публичен. Мне не интересна личная слава, она обременительна, потому что ограничивает свободу. Если тебя знают в лицо, ты все время под наблюдением. Мне жаль Киркорова и Собчак. Эти люди никогда не остаются одни — они всегда окружены людьми, которые их знают. Если меня вдруг узнают посторонние люди и спрашивают, не я ли это, мне всегда глупо и неловко. Ничего не могу с собой поделать.
Интервью раздаю, только когда выходит новый роман. Мне хочется, чтобы люди знали не меня как личность — тут ничего интересного как раз нет, — а мою работу, книги. К публичности отношусь инструментально, прагматически.
А что касается соцсетей, тут другое: соцсети дают уникальную и беспрецедентную возможность для писателя собрать вместе и увидеть всех людей, которые читают его книги. Я через соцсети общаюсь со своим читателем, интересуюсь его мнением, обсуждаю с ним планы, злю его нарочно и иногда провоцирую, договариваюсь о встречах… Я ведь не в космос свои тексты посылаю, а им — вот этим самым живым людям…
Но ваши многочисленные публицистические колонки — это больше "не могу молчать" или упражнения в технике сиюминутного реагирования, некий тренинг?
— В книгах я все равно хотел бы не об остро актуальных вопросах говорить, а о вечных. Книга не должна устаревать через год после выхода, она и на следующие поколения прицелена должна быть.
Но есть темы, на которые хочется высказаться немедленно. Живая эмоция, выкипающая. И нужно ею поделиться с людьми, заразить ею — и идеей — других здесь и сейчас. Для этого только колумнистика подходит. А когда пишешь в Интернете, сразу видно, расходится ли твой импульс по людским умам и сердцам или нет, попадаешь ли в резонанс с коллективным бессознательным; очень азартно.
А про "не могу молчать"… Я пишу только на те темы, которые меня действительно волнуют, и никогда не кривлю душой. Знаете, публицистика ведь почти вся в нашей стране узурпирована лоялистами, и мне все равно с трибуны "Сноба" Соловьева с Мамонтовым, которые людоедство прославляют, не перекричать. Это так, из отчаяния делается.
Великого баскетболиста Майкла Джордана на пике его карьеры как–то спросили, при каких условиях он готов оставить баскетбол. Он ответил: "Миллиард долларов сразу и время на то, чтобы подумать". Что нужно предложить вам, чтобы вы оставили писательскую деятельность?
— То есть вы с коллегами уже готовы скинуться? Не знаю даже, тут важно не продешевить. Просто дайте подумать.
Вообще говоря, писательское ремесло в России — не самый очевидный способ заработать деньги. Если вдруг книга становится бестселлером, это куда больше напоминает случайный выигрыш в казино, чем удачное вложение или работу на окладе. Хочешь разбогатеть в России? Вали лес или людей, торгуй нефтью и газом, вывози металл, крышуй бизнес, выбивай долги.
Поэтому вряд ли имеет смысл подкупать писателей деньгами: литература, мне видится, — это прежде всего высказывание, самореализация. Надо сначала полностью реализовать себя в ней, прежде чем переходить к чему–то иному. Получу Нобелевку, включат в школьную программу, отгрохаю литинститут своего имени — вот тогда давайте вернемся к этой теме.
Как бы вы ответили на вопрос: "Если не Путин, то кто?"
— Кто угодно. Нет такой проблемы, как безальтернативность. Когда Сталин умер, претендентов сразу масса нашлась на его место. Страна тогда устояла, после ухода Ельцина устояла — и без Путина устоит.