Писатель Захар Прилепин рассказал "ДП" о том, что СССР — наивысшая точка развития России, и объяснил, почему он рад, что "открылись раз за разом отвратительные русофобские личины".
Захар, очевидно, что за полтора года — после Олимпиады, майдана, Крыма и Донбасса — страна сильно изменилась. В какую, как вам представляется, сторону? Как Россия выглядит сейчас на фоне самой себя предыдущего периода — и на фоне окружающего?
— Страна достаточно быстро меняется, это такой же живой организм, как человеческий. После периода бурной радости по поводу Крыма наступает момент некоторой усталости и апатии. А иной раз — даже раздражительности. И эти чувства будут увеличиваться.
Чем больше бьют санкции по карману, тем громче будут голоса уставших людей, а также откровенных чудаков и злобных дураков о том, что никакой Крым им не нужен и пусть Донбасс сам с собой разбирается, лишь бы кормили хорошо. И определенная часть политической публики, безусловно, будет на этих чувствах играть и даже разжигать их. Но если люди, которые хотят, чтобы их накормили, всерьез верят, что очередные "чикагские мальчики" хотят их накормить, это все удивительной глубины и глупости заблуждения.
Вы вспомните, ну просто ради примера, что крайне одаренная девушка и очень неглупый человек Ксения Собчак говорила лет пять назад про все наше аморфное население, которое желает только валяться на диване и завидовать. Мы Ксению Анатольевну приводим в пример только потому, что она честная и говорит о том, о чем остальные только думают. И вот они вместе со всем этим "Парнасом", представим, устраивают переворот. Ради того, чтобы накормить это аморфное население, что ли?
Ксения Анатольевна с тех пор радикально изменила мнение по поводу этих лентяев многомиллионных? Хотелось бы надеяться, что определять дела в стране будут другие люди, которые думают и о Донбассе, и о том, что население надо покормить, но меньше всего думают о том, как спасти людей со сверхдоходами от их мучительных душевных проблем.
После украинской истории отношения с западными странами у нас испортились. Нужно ли нам снова искать с Западом общий язык? Или следует делать то, что считаешь правильным, безотносительно реакции других?
— У нас все в порядке в отношениях с Западом, и, если бы США ушли в отпуск месяца на три, все санкции были бы отменены. Западу в целом нет никакого дела до Украины, они себя подзаводят — но и этот подзавод скоро пройдет.
Естественно, надо делать так, как считаешь нужным, — такая позиция весит и стоит больше, уважение по поводу этой позиции покроет со временем все издержки. Ну и, естественно, надо строить новые отношения по линии Россия — Латинская Америка, Россия — Индия, Россия — Китай.
Если эти отношения всерьез будут отстроены, Европа сама как–нибудь утром придет, постучит тактично в окошко и скажет: гуд монинг, май диар френд, давай забудем прошлое и все разногласия, ок? Ведь ок? Ок, ок... Ёк макарёк — ответит ей сонный сторож. Не столь пасторально все, конечно, будет выглядеть, но стремиться к этому надо, и это реальные варианты.
Происходящее на Украине помимо прочих последствий ускорило и поиски идентификации в самой России. В том числе в советском периоде — на фоне "ленинопада", переименований и прочей антисоветщины на Украине. Каким, в вашем представлении, должно быть здравое отношение к советскому? Что остается агнцами, а что — козлищами?
— Надо подождать еще немного, и отношение, в том числе и к советскому периоду, будет ровно такое же, как к досоветскому. Мы все понимаем и про Екатерину Великую, и про Петра Великого, и про Владимира Святителя. Всякое случалось тогда, и плата за иные свершения была просто чудовищной. Отказаться от своей истории мы не вправе. Будем изучать репрессии, помнить поименно всех великих и убиенных поэтов, и памятник русскому загубленному крестьянину поставим, и память о нем сохраним. И книги Шаламова и Домбровского будем читать в школах, изучать, знать.
Но знать при этом и про победу в самой страшной войне за историю человечества, которая состоялась благодаря, а не вопреки. И про удивительные космические программы, которые состоялись благодаря, а не вопреки. И о том, что "колосс на глиняных ногах" был самой влиятельной страной на Земле, которой было дело до всего, от космоса до самых отдаленных мест планеты. И тот, кто говорит, что это была развалина, а не страна, просто идеологически ангажированный тип или психически нездоровый человек, потому что СССР, объективно, наивысшая точка развития России и влияния России на мировые процессы, что ты с этим ни делай.
Есть у нас и другой важнейший для страны период — новейшая история, 1985–2000 годы. И этот период, кажется, не до конца отрефлексирован ни искусством, ни обществом. Еще слишком рано или дело в чем–то другом? Какие метафоры вы бы использовали для описания этих лет?
— В истории случаются такие периоды, по поводу которых не очень хочется рефлексировать. Русская литература иногда начинает скучать и отворачиваться. Я не думаю, что о 1980–х или 1990–х кто–то напишет "Тихий Дон". И "Бригады" более чем достаточно. Позорное, лживое и слишком суетливое время. Никаких метафор я придумывать не хочу по этому поводу.
Вот есть отличный роман "Немцы" Александра Терехова — о лужковской Москве нулевых годов, это у нас и будет памятником времени. Название "Немцы" уже о многом должно сказать. "Последний солдат Империи" Александра Проханова, "Иностранец в смутное время" Лимонова — вот такие памятники, где тоже по названиям все понятно.
А наши оппоненты — они как–то не сочинили од своим 1990–м. Даже какой–нибудь слабосильной поэмы не написали про 1991–й или 1993–й, или о победе Бориса Николаевича в 1996–м. И не напишут. Флешмоб о 1990–х проведут еще не раз, но на флешмобе верхом русскую литературу не обскачешь.
Если событие или эпоха не зафиксированы в литературе — это, признаемся, показатель непоправимый. Поэтому октябрь 1917 года и пришествие "красных варваров" — это "12" Блока, поэмы Маяковского, поэмы Есенина, это Шолохов, и Алексей Николаевич Толстой, и Багрицкий, и, представьте себе, Пастернак, и Андрей Платонов тоже.
А ваш 1991–й — это, ну что там, я даже вспомнить не могу… Пафосная книжка Евтушенко "Не умирай прежде смерти", кривлянье Иртеньева, и тонна публицистической человеконенавистнической чепухи от ранней Татьяны свет Никитичны Толстой и прочих "прорабов" и "прорабок" перестройки.
Вот здесь, по этим линиям, будет идти пересчет. И даже если посадить пересчитывать результаты Николая Карловича Сванидзе, а главой счетной комиссии назначить Наталию Иванову с Мариэттой Чудаковой в паре — результат все равно будет не радужным для одной из сторон. По окончательным итогам одно стихотворение Олеси Николаевой весь этот сор–мусор "огоньковский" перевесит с легкостью.
В эти же полтора года в творческой среде наметился заметный раскол. После Крыма разделение на хипстеров и консерваторов поляризовалось. С одной стороны, условно говоря, Улицкая и Гребенщиков, с другой — Спиваков и Прилепин. Изменилось ли как–то ваше отношение к тем, кто оказался на другой стороне?
— Друзей у меня гораздо больше, чем недругов. А то, что иные мои бывшие приятели расчехлились — и открылись раз за разом отвратительные русофобские личины — так я не устаю этому радоваться. Нет больше нужды здороваться с этими персонажами. Злобные истерики, манипуляторы, презирающие все русское — включая нашу историю и литературу, которую они так долго и не без успеха приватизировали, — к чему мне огорчаться по их поводу? Я огорчаюсь, только когда молодые души на все гнусное роенье реагируют и начинают верить в лживые бредни про наше "крепостное сознание" и пресветлый "европейский путь", альтернативы которому нет.
Вы как будто пытаетесь наладить диалог хипстеров с консерваторами. Фестивали с участием оппонентов, интервью этим оппонентам. Какие сделали выводы — удается ли нащупать точки пересечения? Смогут ли стороны понять друг друга?
— Да ну, не очень стараюсь. Я звал ряд представителей, грубо говоря, буржуазной культуры, "западников" и прочих "демократов" на фестиваль "Традиция", который организовал впервые в этом году в Подмосковье. Настойчиво звал. Никто из них не явился. Ну, не пришли — и ладно.
Я вам секрет открою: на самом деле они ужасно боятся не просто оппонентов, а народа как такового. Они только в собственной среде такие смелые. И надеются втайне, что окислят свою среду до такой степени окисления, что она окислит всю страну, и если что–то там не окислится, то это проблемы неокисленных. Объяснять что–то либералам про патриотов и наоборот нет ни малейшего смысла — все и так все понимают. У нас противоположные представления по всем основным пунктам. Мы все поняли, и переспрашивать незачем.
Если среднестатистический либерально мыслящий человек считает, что Крым ворованный, деятельность РПЦ в целом достойна если не презрения, то порицания, население страны зомбировано, в Донбассе воюют террористы, которых надо судить, стихи Бродского "На отделение Украины" — недоразумение, равно как и "Клеветникам России" Пушкина, 1990–е — это время "надежд" и "свершений", а вся советская эпоха — черная дыра, воспитавшая морлоков и рабов, Европа — свет, свет, свет, а наша мрачная история — полутьма с пауками, попами и милитаристским угаром, — вот о чем мы должны договориться? По какому пункту? С какой целью?
Будем заниматься собственными делами в соответствии со своими возможностями.
