Эксперт по PR Александр Цыпкин в уходящем году вдруг издал книгу сатирических рассказов. Специально для "ДП" Александр написал новогоднюю новеллу, повествующую о его первом бизнес–опыте.
Год выдался непростым, особенно для ряда кредиторов. Деньги возвращают теперь неохотно, с протяжным и громким скрипом. Многие кредиторы расстраиваются, корят себя за легкомыслие, ищут расписки и ходят к шаманам, но в ряде случаев о долгах приходится забыть, и, чтобы не тратиться потом на гастроэнтеролога, лучше сделать это побыстрее. Навык непростой, и есть один лайфхак (маленькая хитрость. — Ред.): одалживать ровно столько, сколько не боишься потерять. Кстати, с инвестициями в стартапы тоже работает. Мне повезло: жизнь преподала мне урок в весьма раннем возрасте.
Но сначала необходимое лирическое отступление о природе мелочи (имеются в виду монетки). Мы ее презираем, хотя лучше бы так относились к мелочности, но не суть. Нас раздражают эти тяжелые и бессмысленные денежные, с позволения сказать, знаки. Если кассир выдает нам пять десятирублевок вместо одной купюры, мы поднимаем брови, опускаем на них лоб и суживаем до неприличия глаза. Еще минуту назад неодушевленный сотрудник супермаркета становится Доктором Зло и портит настроение на весь день. Если же, не дай бог, ситуация в жизни складывается так, что мелочь начинает иметь финансовое значение, мы ее презираем уже за ежеминутное напоминание о близости дна.
Разумеется, все это бессовестное обобщение, и заранее признаюсь, что могу быть одним таким мелочно–высокомерным. Тем не менее был и у меня в жизни период, когда я молился на каждую монетку, боготворил ее и вожделел. При этом я не голодал, скорее наоборот — старался избежать каши или супа.
Было мне 11 лет, все шло хорошо, из денег я предпочитал красные десятки, хотя давали мне в школу максимум желтые рубли. Тем не менее копейки все равно за людей мною не воспринимались, но лишь до тех пор, пока я не получил в подарок копилку. Опустив в классического борова первую монету, я сразу же лишился рассудка. Откуда–то взялась патологическая жадность и развился слух. Тратить деньги я перестал в принципе, а звон выпавшего из кармана чужого медяка начал слышать за несколько километров. Мне до дрожи в пятках хотелось поскорее наполнить свиноподобный сундучок и посчитать сокровища. Я даже начал взвешивать копилку на безмене, чем немало озадачил родителей, которые не понимали, как можно перевести силу тяжести в деньги. Незадолго до окончательного заполнения фарфоровый сейф переехал ко мне в кровать. Я засыпал и просыпался с ним в обнимку — боялся, что чудовища, вроде бы переставшие жить под моей кроватью уже пару лет, вернутся и украдут накопленное.
Читайте также:
"Деловой Петербург". Соблюдаем пост?
Наконец наступил день М. Был конец декабря, и я уже начал программу сбора дани с семьи, называемую "подарок на Новый год". Ненавязчиво упоминая в разговоре о пустоте и тоске в моем сердце, я разъяснял недогадливым, какая сумма может спасти карлика мысли и правнука русской демократии. Обычно сходились на половине. Елка еще не успела привыкнуть к шарикам, а я уже имел права требования рублей на десять. По пессимистичному прогнозу, еще столько же было в опилке.
Первого января я торжественно расколотил ларец, растекся между монетами, облобызал каждую, посчитал несколько раз, разложил по номиналу и увидел нирвану всеми доступными на тот момент глазами. Ненадолго вернувшись в реальный мир, я задумался, как же это все поменять на бумажные деньги. Пришлось обратиться к бабушке, которая умилилась малолетнему скряге и согласилась помочь. Следующим вечером она сообщила, что обмен произошел, но попросила эти деньги на пару дней в долг. Я был горд. Профинансировать практически главу семьи — это ли не верх могущества. Проценты брать не стал. Еще через день бабушка попала в больницу, о чем я узнал из случайно услышанного разговора родителей.
Я, кажется, не самый плохой человек и точно был хорошим ребенком. Меня близкие любили, и я их любил, заботился, рисовал открытки, читал с табуретки стихи, писал про семью в стенгазете, гордился, ценил — но в тот момент, когда я услышал о несчастье, темная сторона силы сдула все ростки добродетели с поверхности моей души.
"А что будет с моими деньгами, если…" Я возненавидел эту мысль, как только она появилась, и загнал ее в самый дальний угол моей головы, но и оттуда она сверкала пурпурно–фиолетовым. Нет, я, конечно, переживал, даже плакал, но мысль–то проскочила. Мне стало очень стыдно, мерзко и противно из–за ее рождения. Ох, эти метания порядочного человека, которые так отравляют спокойное совершение непорядочных поступков!
На мое и общее счастье выяснилось, что угрозы ее жизни нет, и я вновь начал ощущать себя достойным сыном, пока опять не подслушал о потенциальных проблемах с памятью после случившегося.
Если в вопросах жизни и смерти свет, разумеется, победил и я, конечно, не думал о деньгах, кроме первой молнии сомнений, то вот сейчас дьявол реально занялся мною всерьез, и он был в мелочах, точнее в мелочи.
Я живо представил себе, как здоровая и невредимая бабушка возвращается домой, все счастливы, она все помнит, кроме свое долга. Воспаленное воображение нарисовало мне именно такую картину частичной потери памяти. "Лучше она бы что–то другое забыла, например про тройки в четверти или разбитую вазу, но ведь не вспомнит именно про деньги, уж я–то чувствую". Пару дней я провел, подробно изучая амнезию по имевшейся доме медицинской литературе. Полученные знания меня не порадовали. Настроение ухудшилось до предела.
Ждать исхода не представлялось возможным, и я напросился на визит в больницу. Разумеется, признаваться в посещавших меня страхах в планах не было, но как–то прояснить ситуацию с бабушкиной памятью хотелось.
По дороге я провел разведку.
— Папа, а что, бабушка может про меня совсем забыть? — голосом, полным трагического сочувствия, поинтересовался я у хорошего врача.
— А что ты натворил? — без тени сомнения в моей сентиментальности отреагировал хороший отец, знавший, с кем имеет дело.
— Я ничего, просто так спросил, — изобразить научный интерес, очевидно, не удалось.
— Ты не волнуйся, я, если что, про тебя напомню.
После этой фразы я замолчал до самой палаты.
— Ну вот, вы зачем ребенка в больницу притащили? — бабушка была достаточно бодра.
— Сам вызвался, — порадовал папа.
— Спасибо, Сашуль, мне очень приятно, как дела?
А вот мне не было очень приятно. Вновь стыд и самобичевание.
"Спроси, спроси ее про дни перед больницей", — шептал в ухо внутренний демон, державший в руках коньки, на которые я собирал деньги.
— Хорошо, — выдавил я из себя.
— Очень твоей памятью интересовался, — огрел дубиной меня и демона смеющийся отец.
Я мгновенно вспыхнул.
— Моей памятью? — удивилась бабушка.
Я ненавидел себя, весь мир, деньги, коньки, копилки и особенно папу.
— Ага, вероятно, рассчитывает, что ты о чем–нибудь забудешь, уж слишком тревожный голос у него был, когда спрашивал, — отец упивался моментом, не подозревая насколько противоположными по сути были его подозрения.
— Слушай, а может, у меня и правда с памятью проблемы? Саня, напомни, что я должна забыть? Я не буду ругать, просто я и правда грехов за тобой не помню последнее время.
Если бы я тогда знал, что такое сюрреализм, то точно бы охарактеризовал ситуацию этим словом.
— Ты ничего не должна забыть! Я правда просто так спросил, когда услышал про болезнь! Я же все изучаю! — я уже почти рыдал, но это была правда, я практически жил внутри Большой советской энциклопедии, если вдруг узнавал о чем–то новом.
— Да ладно, успокойся ты, ну, забыла, значит, забыла, считай, что тебе повезло, — с улыбкой на лице попыталась меня успокоить бабушка.
На этой фразе даже демон внутри меня начал смеяться. Я же просто был готов взорваться на месте. Повезло?!
— Я пошел в туалет! — дрожащим голосом, полным обиды и разочарования, я прикрыл свой отход.
"Деньги зло. Я тону во вранье. Я больше никогда, никогда…" — и далее целый список, заканчивающийся клятвой не давать более в долг значительные для себя суммы. Такие мысли крутились в голове все дорогу из больницы домой.
Вечером папа сдал мне мелочь, как это периодически происходило последний месяц, и спросил:
— Когда копилку–то разбиваешь?
Мне стало совсем нехорошо. В списке "никогда более" ложь находилась на первом месте, а рассказать отцу о судьбе накоплений в нынешних обстоятельствах означало бы катастрофу. Редко когда осознаешь полную безвыходность своего положения.
Похолодевшими губами я пролепетал:
— Я ее уже разбил, так что мелочь больше не нужна, спасибо.
— О как! И сколько насобирал? — не отвлекаясь от книжки, поинтересовался отец.
Его равнодушие так диссонировало с бурей, происходившей внутри меня, что мне казалось, этот контраст осязаем и виден невооруженным взглядом, как парашют Штирлица в известном анекдоте.
— Двенадцать рублей, — обреченность чувствовалась в каждом слове.
— Куда дел?
Я как раз в тот момент читал "Колодец и маятник" Эдгара По. В рассказе инквизиция создала комнату, в которой сжимаются стены и загоняют жертву в бездонный колодец.
— В долг дал, — выполз ответ.
"Господи, если он не спросит кому, я обещаю тебе… ну, в общем, все обещаю, что хочешь!!!"
— Кому?" — папа отвлекся от книги и посмотрел на меня с неподдельным любопытством.
Бога нет. Окей. Я опустил глаза, обмяк, усох и начал сознаваться:
— Баб…
Вдруг зазвонил телефон. Я рванул, как раб с плантации.
— Але!
— Саня, это бабушка, папа дома? И, кстати, не забудь у меня свои 12 рублей забрать, когда в следующий раз придешь.
Великодушие и такт. Именно эти качества, к сожалению, все реже и реже встречаются в людях.
— Да мне не горит, — от щек можно было прикуривать. — Пап, тебя!
За время папиного разговора я стремительно почистил зубы, разделся, лег спать и, понимая, что не засну, стал учиться изображать спящего. Папа так и не заглянул. Я вошел в роль и вырубился.
Через 2 дня я заехал к бабушке, забрал деньги, положил их в варежку, которую сразу же оставил в трамвае. Я не удивился и не расстроился. В графе "урок" стояло: "Оплачено".
