Писатель Захар Прилепин о русском народе и российских законах

Я не припоминаю в истории русской литературы прозаика с таким разнообразием интересов и профессиональных занятий. История литературы, телевидение и другие медиа, кино, музыкальные проекты, филантропия, политика, наконец. Вас это не тяготит?

— Нет. Если ты открыт жизни, она одаривает тебя возможностями. В России 150 млн человек. Меня читали 1,5 млн, и я хочу прийти в каждый дом и сообщить людям то, что я хочу. Ощущения, что меня много, нет. Сил хватает на все.

Как развивается ваш бизнес по производству одежды?

— Это не бизнес. Это была шутка в адрес оппонентов. Я хотел показать, что ватник — это нормально, это модно. Я хотел показать, что могу исповедовать традиционалистские, семейные, милитаристские взгляды — и быть успешнее, чем вы все вместе взятые. Поэтому, когда Егор Зайцев сказал: давай сделаем это, я сказал: давай. Заработал я на этом дай бог 20 тыс. рублей. Просто я хотел, чтобы это было.

Во что вы инвестируете?

— В детей, во что еще. У меня нет лишних денег. Вы считаете, что я очень богатый, что ли? Я зарабатываю ровно столько, сколько трачу. У меня есть дом, четверо детей, няня, водитель. Я могу заработать за день больше, чем среднестатистический россиянин зарабатывает в месяц, но любой начальник ГАИ богаче меня в 257 раз.

За помощью к вам незнакомые обращаются часто?

— Каждый день. Протез, лечение бесплодия — все что угодно.

Как реагируете?

— Кому могу — помогаю. Но по этому поводу не комплексую, могу и просто послать: с чего я должен тебе помогать? Много невменяемых обращается. Чаще всего отвечаю, что лишних денег у меня нет, а если появляются, я их везу в Донбасс. Было время, когда я тратил на Донбасс 200 тыс. своих рублей и 20 млн чужих в месяц.

Сколько рабочих мест вы создали?

— Очень много. Жена тут недавно подсчитала — и я ужаснулся. 40–45 человек получают зарплату из моих доходов. Два СМИ, которыми руковожу, — это около 200 человек. "Первая Медиагруппа" в Нижнем Новгороде — это просто мне принадлежит.

Какое впечатление на вас Путин произвел, когда вы с ним встречались?

— Недавно Эдуард Вениаминович Лимонов написал: "Император встретился с народом России". Это очень точно. Владимир Владимирович — император. Человек длинной воли, который задумывает вещи, которые реализуются спустя 5, 7, 12 лет. Безусловно, исторический персонаж, на которого оказывает влияние инерция развития страны, и не важно, сознательно он ей подчиняется или нет. Сама логика развития России может приходить в противоречие с соображениями тех, кто находится у власти. Медведев точно не планировал объявлять войну Грузии и вводить туда войска. Есть вещи, которыми люди не могут управлять. Если бы Ельцин не разрушил свой мозг и прожил бы еще, он бы поступил ровно так же, как Путин, — присоединил бы Крым. И то, что Путин, ученик Собчака, человек неолиберальных взглядов, чувствует незримые энергии, которые руководят Евразией, подчиняется этим энергиям и даже их возглавляет, вызывает у меня огромный интерес к этой фигуре.

Известно, что во время встречи с Путиным вы попросили его — или потребовали, если угодно — амнистировать ваших осужденных товарищей. Каков результат этого обращения?

— Никого не амнистировали, продолжают сажать. Только что закрыли моего помощника по "Первой Медиагруппе". Посадили на 3 года. Я ходил по разным кабинетам, задавал вопросы. Мне отвечали: да–да, произошла недоработочка, мы все исправим, но выяснилось, что все это решается на другом уровне и никто не в силах на это повлиять. Есть какие–то ненавидящие нас люди, которые находятся на незримом для меня этаже власти. Я не знаю, что это за люди. Олегу Миронову, который распылил газ на концерте Макаревича, собираются добавить 6 месяцев срока. Никто не пострадал от этого газа, уже и Макаревич отказался от претензий, но какая–то сука добавляет ему полгода. И Путин не забивает себе голову такими вещами. У него другая повестка и другие соображения о морали. Но дело не в Путине. Был бы сейчас во главе государства кто угодно, я бы тоже не смог от него ничего в этом смысле добиться.

Вы не чувствовали конфликта интересов, когда делали сборник "Книгочет", состоящий из интервью с русскими писателями? Вы же прямой конкурент тех, с кем беседовали, а литературный рынок очень маленький.

— Это не так. У нас огромные пространства, и места хватит для всех. Мне никто не может помешать, и я никому не завидую.

А если вы беседуете с писателями, чья эстетика и взгляды вам не близки?

— Я общаюсь не с ними, а с теми, кто читает наши разговоры или смотрит их по телевизору. Аудитория должна услышать наши доводы и контрдоводы и выбрать чью–то правоту. Думаю, что мою.

Многообразие ваших занятий не мешает вам писать?

— А писать много не надо. Если что–то я должен сказать, я это говорю, потом молчу. И слава Богу, что у меня нет той возможности, которая ужасная советская диктатура (говорит иронически. — С. К.) даровала писателям, когда те могли ничего не делать, жить в Переделкино и получать свое безумное бабло за переиздания. Мне моя власть никаких денег не дает, никак со мной не общается, поэтому бесконечное количество времени я посвящаю вещам, с литературой не связанным. Но это мне дает все возможности, чтобы написать "Семь жизней" или "Грех". Так что власть кормит меня тем, что она меня не кормит.

На государственную службу не предлагали пойти?

— Впрямую — нет. Думаю, есть досье, которое ведется еще с моей службы в ОМОНе, где сказано, что я не поддаюсь адаптации. Со мной напрямую никто дела не хочет иметь, со мной договориться нельзя. Я давно мог бы работать в законодательной и исполнительной власти на серьезных должностях. Такие намеки были.

Почему отказались?

— Я дороже стою. За то, что ты продаешься, хорошо платят, но потом гораздо лучше платят за то, что ты не продаешься.

Я не заметил спорта во всех его проявлениях в вашей прозе, в ваших занятиях. Вас не интересует этот феномен?

— В ОМОНе мы как работали: три спортивных дня — футбол, качалка, рукопашка — и один рабочий. Я 6 лет этим занимался, и мне этого выше крыши хватило. Я не смотрю никакой спорт. Вчера в баре впервые за 15 лет увидел по телевизору хоккей. Есть вещи важнее, чем носиться с шайбой. Для меня Донбасс важнее всех видов спорта, вместе взятых.

Если говорить о Донбассе, вы можете признать правоту другой стороны — Украины?

— Могу. Но я же не украинец. Поэтому я признаю правоту своего собственного государства.

Донбасс — это ваше государство?

— Донбасс и та часть Украины, которая, безусловно, войдет в контекст России исходя из соображений украинской независимости. Я — за–украинец. Я за Украину как образование этническое, религиозное, культурное. Я считаю, что, не став частью европейского и американского проекта, а став частью российского контекста, жители Украины так ее сохранят. Потому что Украина создана Россией, поддержана Россией. А люди, которые говорят, что никакой Украины нет, — они враги России. Каждое высказывание, что Украины не существует, прибавляет одного бойца в АТО. А любое высказывание, что Украина существует и мы будем с ней договариваться, добавляет на Украине сомневающихся. И мы с ними договоримся, потому что они понимают: либо мыть унитазы в Европе, либо жить с Россией и рожать новых Тарасов Шевченко, снимать свое кино. И то же самое с Молдавией и другими бывшими советскими республиками. Не будет никакой национальной истории у страны, если она не будет в контексте России. Россия — залог их существования.

Когда вы говорите "мы договоримся", кого вы имеете в виду?

— Мы — это разумные люди. Народ в России оказался умнее и власти, и интеллигенции. Негласный общественный договор начинает незримо влиять на какие–то вещи. То, что сегодня происходит, невозможно было представить. Вся эта аристократия и глянцевая власть оказывается ни при чем, а эти самые 86% начинают влиять на повестку дня и далее будут влиять. Я взял на себя миссию человека, извините за пафос, который говорит от лица народа, хотя, возможно, я ошибаюсь. Но я уверен, что какие–то вещи, которые я произношу, — это неизъяснимо русское. Потому что русские — это толерантный, политкорректный, веротерпимый народ, который один имеет потенциал договориться со всеми народами, живущими в Евразии. У нас есть для этого все основания, и у нас есть то, что можно предложить миру, — консервативные ценности: традиции, православие, гендерные отношения. И мы это миру предложим. У нас есть один минус — мы сами этому плохо соответствуем. Мы плохо плодимся, плохо верим. Но представление о том, что должно быть, у нас есть. Мы знаем, как нужно, но только сами еще это не умеем. И если сами это продемонстрируем — все к нам потянутся.

А нам зачем это демонстрировать?

— Это способ нашего самосохранения. Понравиться другим — не самоцель. Но просто русские люди не могут жить в другом контексте. Наши ценности — это нормальные гендерные отношения, мужество, достоинство.

Вы говорите о мужестве и достоинстве народа, который в 1991 году безропотно позволил демонтировать собственное государство?

— Это от колоссального идеализма. Народу этому сообщили, что он вор, предатель и создатель ГУЛАГа, и он сказал: раз мы такие плохие, давайте все разрушим. Такую разводку нельзя было предложить ни одному народу в мире. Никто бы в это не поверил. Мы дети фильмов "Застава Ильича" и "Ирония судьбы". Раз все плохо — мы должны умереть, нормальное русское самурайство. Но с тех пор мы немного повзрослели и поняли, что мы не большие грешники, чем все остальные. Я не вижу в этом никакого пафоса, я и вправду думаю, что русский народ — богоизбранный. Он инструмент Господень. Господь может этот инструмент использовать, а может не использовать, но народ должен быть готов.

Дальнобойщиков, у которых вы, будучи омоновцем, 20 лет назад забирали груз, вспоминаете сегодня?

— Никого я не грабил, это неправда.

Я могу показать интервью, где вы об этом говорите.

— Они везли в своих фурах с Кавказа по 10 т фруктов в каждой машине. Без всяких документов, абсолютно незаконно. Этот груз вообще можно было конфисковать и уничтожить. Если они отдавали немного для моей голодающей семьи, один арбуз и восемь киви — они не беднели. Все эти вещи заложены у них в бюджете. Яхт и особняков я на этом не нажил, а дети мои могли есть фрукты. Если вы хотите, чтобы я переживал по этому поводу, то этого не будет. В России строгость и абсурдность законов смягчается их неисполнением. Если власти хотят, чтобы все было по закону, пусть начнут с себя, перестанут скупать дома в Лондоне и вывозить туда своих детей, жен, любовниц, собачек и хорьков. Россия долгое время жила по правилам теневого рынка, а я всегда жил одной жизнью с моим народом и этого совершенно не стесняюсь и про это искренне и честно рассказываю.