Дмитрий Быков не из тех писателей, которые творят в кабинетной тиши, удалившись от мирской суеты. Он постоянно на виду — со своими художественными, историческими или публицистическими текстами, лекциями и публичными выступлениями.
На протяжении нескольких лет проект "Гражданин поэт", одним из главных героев которого был Быков, выполнял функцию социального барометра, в едкой сатирической форме выражая общественные настроения. "Деловой Петербург" поговорил с поэтом о том, над чем хочется или не хочется смеяться сегодня, почему всем интересны цены на нефть и что такое настоящий русский бизнес.
Периодически, читая или смотря новости, ловишь себя на мысли: "Отличный материал для "Гражданина поэта"!" У вас не случается рефлекторного желания облечь актуальные события в рифмы? И если да, то какие новости его вызывали?
— У меня для этого много возможностей — сохраняется, скажем, рубрика "Письма счастья" в "Новой газете". Иногда возобновляется "Герой недели" в "Собеседнике", да мало ли. Правда, стихи в "Новой" становятся все серьезнее. Но ведь и дела пошли серьезные, так что грань между лирикой и политическим фельетоном постепенно стирается.
Возможно ли возрождение "Гражданина поэта" в какой–то форме? Или сейчас так смеяться уже нельзя?
— "Гражданин поэт" существует, но без меня. Отношения с Михаилом Ефремовым и Андреем Орловым (бывший политтехнолог, поэт, известный под псевдонимом Орлуша. — Ред.) у меня остались самые теплые, и с Ефремовым мы периодически выступаем в формате "Стихи про нас" (он читает, я комментирую). С Андреем Васильевым (известный российский журналист, продюсер проекта "Гражданин поэт". — Ред.) нет никаких, и коммерция тут ни при чем. Что до "нельзя так смеяться" — главное ведь не спрашивать разрешения. Многое стало еще смешнее, и я для себя совершенно не исключаю поэтических реакций на это. Да я и читаю политические стихи на вечерах, и публика на них реагирует очень хорошо, за что спасибо. Вполне вероятно, что я придумаю какой–то веселый формат и в нем поучаствую, поскольку сейчас, если не смеяться, с ума сойдешь.
Вы как–то сказали, что экономика никогда не была в России ключевым фактором. Гораздо важнее некие метафизические народные понятия типа "надоело все" или "все ради победы". Это по–прежнему так?
— Это всегда так, и не только в России. Качество жизни определяется не только и не столько экономикой. Вообще, принципиальное отличие России только в том, что здесь жизнь виднее в своем истинном виде, меньше ограничений вроде политической культуры, институтов и процедур. Но народ везде более или менее одинаков и в исторической перспективе меняется мало.
Однако сейчас об экономике рассуждают, кажется, все. Причем об экономике большой. Всем интересны цены на нефть, колебания курсов, какие–то гигантские международные сделки и так далее. Почему так?
— По той же причине, по какой интересны спорт, разводы и браки звезд, хроника политических карьер. Это развлечение, зрелище, отчасти тотализатор. Ну и конечно, в России цена на нефть — особый фактор, на частную жизнь каждого человека она влияет серьезно, от нее зависит существование почти всего — зарплат бюджетников уж точно.
Есть такое мнение, что русского человека вообще глобальные вопросы всегда интересуют больше насущных. "Как нам обустроить Россию?" вместо "Как нам убраться в парадном?". Может, поэтому у нас никак не сформируется пресловутый средний класс из мелких предпринимателей?
— Нет, я не думаю так. Во–первых, средний класс давно сформировался, и состоит он не из мелких предпринимателей, а из мелких чиновников, бюджетников и пенсионеров. Он ничем не отличается от советского среднего класса — разве что тот был образованнее, почему и назывался образованщиной с подачи Солженицына. "Как нам убраться в парадном" вообще обсуждать неинтересно — достаточно просто убраться в парадном, если очень приспичило. Люди всегда обсуждали и обсуждают, как обустроить Россию. Раздражает это только тех, кто не умеет убираться в парадном и мало интересуется жизнью за его пределами. Это нормальная практика — отвлекаться от быта, возраста и смерти политикой. Политика для этого и существует, иначе до сих пор говорили бы только об урожае грибов и непослушании детей. Скучно же. Наоборот, когда политики в стране нет и никто не говорит, как нам обустроить Россию, наблюдается страшный рост озлобленности, алкоголизма и уличной преступности.
Малый бизнес традиционно принято жалеть и считать его вечно гонимым. Между тем посмотрите — все первые этажи жилых домов забиты мелкими магазинчиками, пивными, парикмахерскими. Автомойки, шиномонтажки, салоны красоты какие–то на каждом шагу. Так, может, нечего его жалеть–то и все в порядке?
— Все в порядке будет, когда этот бизнес будут менее агрессивно давить, а так–то все, конечно, в порядке. Только функции рэкета и крышевания переместились от криминального элемента к чиновничьему, то есть, в сущности, к государственному. Но по сравнению с "проклятыми девяностыми" никакого особенного прогресса. В некоторых отношениях даже регресс.
Очень популярны рассуждения о том, что русский народ просто не приспособлен к коммерции. Вот, дескать, на Западе — там протестантская этика, предпринимательская инициатива в крови, а мы генетически заточены на жизнь в общине и подчинение мудрому царю. Есть в этом рациональное зерно?
— Русский народ в разные периоды своего существования приспособлен к разному, его главная черта — как раз повышенная приспособляемость. Русская цивилизация толком не описана, все повторяют какие–то штампы. Какая жизнь в общине, кто видел сейчас эту общину? Ее и в сельской–то местности давно нет, а в городах ею вообще не пахнет. Предпринимательская инициатива в России развита чрезвычайно, тут без нее вообще не выжить. С этикой, и не только протестантской, действительно проблемы, но люди и к этому отлично приспособились. Поэтому в семье у них одна этика, в коллективе — другая, а с государством — третья. Как раз главная беда России, по–моему, в том, что она слишком легко принимает любые формы сосуда, которые ей предлагают, и никак на эти формы не влияет. Поэтому при капитализме, социализме и ур–фашизме, как называл его Умберто Эко, государство устроено примерно одинаково.
Выражение "Russian business" давно уже стало саркастическим определением для чего–то бестолкового, неудобного, построенного на вранье и воровстве. Сколько в этом правды, а сколько — мифологии?
— Русская правда и есть мифология. Правда ведь то, во что консенсусно предложено верить, а истинное положение вещей никому не интересно. Россия — предельно мифологизированная страна, она непрерывно творит мифы и в них верит. Некоторое время верила, что она во вражеском кольце и все отдаст за помощь братьям. Сейчас верит, что под коркой режима в ней живы честь и свобода. Потом еще что–нибудь придумает. В конце концов, Бородинское сражение происходило совсем не так, как написал Толстой, но кого это волнует?
Вообще, существует какой–то специфический "русский бизнес"? Или все–таки в наш век глобализации все различия в этой сфере стерты давно? И все работают по одним и тем же учебникам? И коррупция везде примерно одинакова?
— Наверное, существует, просто государство в него теснее вовлечено и, постоянно навязывая другим какие–то правила, нарушает их несколько даже демонстративно. Вообще, приставляя к чему–либо определение "русский", вы тем самым слегка насмешничаете над предметом обсуждения. Одна из русских национальных идей (их несколько) заключается в издевке над самой идеей институции. Вы предлагаете так–то, а я могу переиродить эту идею так, что она предстанет пародией на себя. Русский — это тот же самый, но доведенный до абсурда. Это вроде "Вы можете лучше, а я могу хуже". Очень весело.
О том, что пенсионный возраст надо повышать, либеральные политики говорили давно. Того же Алексея Кудрина за эти слова патриотическая общественность клеймила изо всех сил. Теперь, когда реформа объявлена, все резко поменялись местами. Патриоты объясняют, что реформа назрела и давно было пора ее проводить, — либералы организуют митинги против. Получается, сама реформа никого не интересует, а интересует только собственная позиция по отношению к действующей власти?
— Не совсем так. Почему, на каком основании Кудрина (глава Счетной палаты Алексей Кудрин. — Ред.) считают либеральным политиком? Какие либеральные действия он совершает и мысли высказывает? Митинги организуют не только либералы, напротив, единственный разрешенный митинг в Москве провела КПРФ. Так что в этом вопросе все неточно и приблизительно. Но сейчас интересует людей, насколько я вижу, действительно не реформа, а пределы свободы, которую получила власть. Им самим интересно: действительно ли с ними все можно, где тот предел, за которым они остановят это глумление? Вот это увлекательный вопрос. А экономика, реформы, либерализм… "Подумаешь, сколько красивых и бесполезных слов! Русскому человеку они даром не нужны", — говорил Базаров.
Складывается интересная ситуация. Власть копила–копила авторитет и вот наконец–то принялась его расходовать на непопулярные меры — пенсионный возраст, повышение НДС. Не поздновато ли? И на то ли тратят?
— Что ситуация складывается интересная и что она становится все интереснее — с этим я согласен. А со всем остальным — что власть копила авторитет, что она расходует его на непопулярные меры, — согласиться никак не могу, но какая разница? Я не экономист, я поэт, прозаик и журналист, немного историк литературы, и мое мнение об экономике интересно людям лишь как предлог в очередной раз сказать, что в ней никто ничего не понимает. Так что я о ней и не высказываюсь. Я могу только сказать, что ситуация интересная и будет гораздо интереснее уже будущим летом.
