Почему борьба с коррупцией в России состоит из вопросов без ответов

В последнее время на россиян обрушилось такое количество новостей о коррупционерах, что впору удивиться и развести руками. Генерал ФСО, главный начальник таможни, даже целый министр; арестованным губернатором уже никого не удивишь, а мэров и офицеров полиции даже никто и не считает. И все напоказ, с демонстрацией набитых миллиардами коробок. Впору поверить, что в стране наконец–то началась та самая осязаемая борьба с коррупцией, про которую столько говорили и которую так давно ждали. Требовали посадок — так вот вам посадки! Но почему–то пронимает слабо. По опросам что "Левады", что ВЦИОМ больше половины россиян сочли арест министра Алексея Улюкаева за проявление аппаратной борьбы и передел сфер влияния. Не верят зрители, значит, что–то не так в драматургии. Интуитивно, видимо, ощущают эффект "китайской пирамиды" — если количество расстрелов чиновников за коррупцию с каждым годом растет, это говорит не о вечном усилении борьбы, а о том, что коррупции все больше. Несмотря на казни.

Причин для неверия называют много. Зрителю не хватает реальных сроков для арестованных, не хватает противодействия незаконному обогащению (иными словами, обязательства чиновников объяснять происхождение доходов), не хватает уголовных дел на друзей Путина. Это с одной стороны. С другой — ни вскрытые оппозицией факты, ни дела, возбуждаемые властью, почему–то упорно не желают конвертироваться в политическое недовольство граждан и проценты партий на выборах. Среднестатистический зритель по умолчанию исходит из того, что борьба с коррупцией должна помочь повышению уровня жизни в стране напрямую. То есть существует некий единый объем денег, откуда черпает узкий круг лиц, а если эту практику остановить и награбленное отобрать, то деньги достанутся широкому кругу и на них построят высокоскоростные магистрали и добавят зарплат бюджетникам. Хотя на самом деле далеко не каждая взятка уворована у бюджетников, не факт, что взяткодатель непременно пустит сэкономленное на общественное благо, и не факт, что магистралей у нас нет лишь потому, что предназначенные на них деньги разворовали. Вполне может быть, что на них ничего и не предназначалось, а на сэкономленное будет построен ровно такой же коттедж, только другим человеком, для государства это без разницы. Неприязнь к коррупции легко может означать просто тягу к установлению социальной справедливости.

Случись все перечисленное — какой профит получит россиянин от антикоррупционных дел, кроме глубокого морального удовлетворения? Кто и какую пользу извлечет от того, что в "Матросскую тишину" сядет все правительство и все главы госкорпораций в полном составе? Судя по выборочности посадок и невнятным последствиям для задержанных, и государство плохо понимает, для чего ему это нужно, кроме как для потехи публики.

Коррупция — самодостаточное вроде бы зло, но ни вожди оппозиции, ни власти не могут ответить на вопрос, как должна измениться жизнь страны в результате посадок и что должно произойти, предположим на секунду, с "Роснефтью", если, опять же к примеру, жертвой борьбы падет сам Игорь Иванович.

Для этого нужно иметь какой–то проект будущего и соотносить с ним реальность. С этим у нас проблемы.

А так — миллиарды полковника Захарченко в детский дом не отнесут, но и никакому детскому дому не стало бы хуже, если бы этих миллиардов не нашли или если бы их не было вовсе. У критиков не получается сформулировать точный запрос к власти, власть же, в свою очередь, не понимает, чего от нее хотят и отчего происходит недовольство.