Участники рынка несостоятельности обсудили первую практику игры по новым правилам

Владимир Полуянов, партнер Апелляционного центра:

У меня есть общее недовольство сегодняшним регулированием процедур конкурсных торгов. В одной процедуре мы до хрипоты спорили с оппонентами по поводу порядка торгов. В моем понимании — и я уже устал спорить — начальная цена не должна даже приближаться к рыночной. Она должна быть настолько маленькой, чтобы продать имущество уже на первых торгах. А реализацию за максимально высокую цену надо обеспечивать через распространение информации о торгах. Чем ниже будет начальная цена, тем лучше эта информация пойдет и будет восприниматься потенциальными инвесторами.

Мы и схлестнулись на эту тему с оппонентами. Предметом торгов была строительная техника. Оппоненты визжат: да она стоит 70 млн рублей! Мы говорим: давайте начнем с 5 млн. Это низкая цена, да, но за 5 млн ее купит любой. Даже если она совсем не нужна. За 70 млн, даже за 40 — мы имеем реальный шанс, что за 25 рабочих дней на торги не придет никто. У нас в итоге это имущество продалось за 5,5 млн — и только потому, что мы по всей Ленобласти ходили и говорили: купите.

Оппоненты мне говорили: но 5 млн — это так дешево! Я им ответил: если такие умные, пойдите на торги и купите. А потом перепродайте за 10, 40, 70 млн. Но штука в том, что в банкротстве без денег делать нечего. Я понимаю, для чего может быть выгодно завышать начальную цену: чтобы искусственно увеличивать срок продажи вещи. Но это неправильно, это вообще–то обход закона. Это выгодно должнику, который продолжает использовать имущество и зарабатывать на нем деньги.

Насчет новых норм об ответственности: коммерсантов накрыла просто волна паники, они нам телефоны оборвали с криками: нас сейчас будут судить! Им никто не объяснил, что по сути все то же самое, что и было, просто кодифицировали уже сложившуюся практику. И реально нового немного: "сдай соседа, соскочи сам" — и по сути все. Тут другое.

У нас будет реальный бенефициар, который, когда его привлекут, скажет: нет, я–то был номинал, а бенефициар реальный — Василий из Коми. Да и вообще субсидиарка стала очень удобной штукой. При хорошем раскладе она уходит с торгов. Кто лучше самого должника знает, сколько стоит реально эта субсидиарка? Ты приходишь и покупаешь ее. И у тебя в руках требование на весь объем задолженности твоего бывшего бизнеса! В итоге ты банку должен 7 млн, а самому себе — 30 млн.

Андрей Ермаков, индивидуальный предприниматель:

Я отчасти (лишь иногда) бываю вовлечен в эти вопросы, а у вас это ваша работа. В целом я согласен с коллегой, что к процедурам торгов есть вопросы. Будучи участником банкротства крупной и довольно известной компании, я насмотрелся такого, чего, раньше думал, не может быть априори. Дыра в балансе 1,5 млрд рублей. На предбанкротной стадии они аккумулировали все долги на одном юрлице, освободив от обязательств другие. Как обжаловать подобного рода вещи — непонятно, если конкурсный управляющий назначен предполагаемым покупателем юрлица?

Есть ли баланс интересов должника и законопослушного кредитора? Позиция банков (ВТБ и прочих, у которых требования в сотни миллионов рублей) — "воздержался", причем по всем вопросам. Когда спрашиваешь у банкиров: а кто–нибудь вообще оценивал деятельность руководства должника в предбанкротный период? куда ушли деньги, материальные ценности? — возникает ощущение, что я один заинтересован в том, чтобы что–то вернуть в этой процедуре. К сожалению, у нас развитое законодательство, но совершенно неразвитая практика.

Юрий Апухтин, партнер компании «РАУД»:

Из изменений меня больше всего зацепила новая статья закона о банкротстве, которая показывает, когда именно можно отступное применять. Потому что для банкротства нужны деньги. А в ситуации, когда имущество есть, кредиторам оно интересно, но они не могут собраться и принять решение ("а давайте мы имущество себе заберем и закроем процедуру месяца через три–четыре!"), управляющий обязан проводить всю эту канитель с первыми, вторыми торгами, публичным предложением. Это при идеальном раскладе 5–6 месяцев, а при реальном — от года.

Года два назад мы интересным инструментом пользовались: делали одну публикацию на все три процедуры торгов. И тут пришло время моего крика души: доколе мы в "Коммерсанте" будем всю эту ерунду публиковать? Самый незамысловатый лот там занимает 65 знаков, а серьезные лоты — это просто папирусы нечитаемые, публикация стоит 150 тыс. рублей в среднем — это тупик. Кредиторы должны заплатить полмиллиона рублей за одни публикации, не считая зарплаты управляющему, чтобы через год иметь возможность забрать это самое имущество. Или должны прекратить процедуру в связи с невозможностью ее финансировать. Сколько лет уже идет разговор о том, чтобы отменить публикации в "Коммерсанте"? Наверное, с момента создания ЕФРСБ. "Мы все отдадим туда, там публикация 800 рублей". И еще лет пять будем об этом судачить.

Что касается ответственности (главы 3.2), мне в ней нравится четкое разделение оснований для привлечения к субсидиарной ответственности и для взыскания убытков. Мы всегда долго думали: что лучше требовать? С одной стороны, все понятно: субсидиарка в размере неудовлетворенных требований, а убытки — конкретная сумма. А по факту мы подаем то, что нам выгоднее. Где сумма больше. У меня последняя практика была: при размере реестра 8 млн рублей я взыскал убыток 32 млн.

Сейчас в главе четкое разделение: когда убытки, а когда субсидиарка. Замечательно, что расставили точки над i в вопросе, когда отвечает номинальный директор. Но возмутило немного действие закона во времени. Закон вступил в силу сейчас, а распространяется на заявления, поданные с 1 июля 2017 года. Мы сейчас пробуем интересную штуку: в процедуре подали заявление о привлечении к ответственности. Оно тянется 1,5 года: начали с директоров и постепенно расширяем круг ответчиков. Они приходят и говорят: это не я, это он. Мы его привлекаем — и так далее. Вступил закон — теперь у нас огромное поле деятельности. Доказывать или перекладывать бремя доказывания. И сейчас мы подали новое заявление (по новым основаниям) и ходатайство об объединении. И суд объединил.