Жаль только, места современности у нас нет.
Если честно, ехал смотреть новый дом мастерской Герасимова на углу Мойки и Крюкова канала с глубоким предубеждением. Да, нехорошо, но привычка срабатывает — хорошего не ждешь. Вышел из троллейбуса на площади Труда, перешел под ней — и замер. Нет. Не перед новым домом, а перед Новой Голландией. То ее крыло, что на углу Адмиралтейского канала и Крюкова, уже готово. Оно так выдраено, что становится странно.
Весь романтический флер Новой Голландии словно испарился, она стала очень New. Понятно, что кирпич старый, но угрюмый темно–красный тон придавал этому месту оттенок благородного запустения, это была наша лучшая античная руина и едва ли не единственное место для фантазий на темы Пиранези, образцовое место петербургской мифологии — масштаб, величие, упадок.
Теперь все иначе, старые деревья на берегу убраны, осталось вроде бы три, не больше. На склоне к воде — ровненький газон, такой фирменный, выбритый, как и фасад. Все стало так аккуратно, что даже больно. И ясно, что с острова выведут все пятна, он станет стерильно восемнадцативековым. Ушла растительность, цвет стал агрессивнее, и громада Новой Голландии буквально зависла и над каналом, и над площадью. Если совсем честно, здание стало даже скучным. Обаяние его было шармом благородной старости, а тут идеальный скраб. Да, пройдет не так много времени — и оно потемнеет, но патина запустения и меланхолии уже не вернется. Странно, но у нас совершенно не умеют реставрировать, сохраняя приметы времени, происходит какая–то косметическая операция по подтяжке и запузыриванию свежих соков. Даже крамольная мысль возникает: архитектура теперь кажется почти банальной, может, это время делало ее завлекательнее?
Доходишь до пересечения с Мойкой, видишь новый дом на углу с Крюковым, и — неожиданно! — никакого отторжения не возникает. Пытаешься понять, почему и отчего. А все просто: Крюков канал ведь поменялся, раньше он был тихой заводью, провинциально патриархальным уголком, над ним возвышалась только крыша Мариинки, вдали виднелась колокольня Никольского собора. Было живописно и нежно.
Нынче это другое место. Над всем высится крыша новой Мариинки с нелепым амфитеатром на самом верху (кажется, его так ни разу под концерт и не использовали). Перспектива на колокольню закрыта топорным мостом, соединившим два театра. Весь флер XVIII века унесло время. Это было одно из последних мест, где мог бы сразу поставить этюдник Добужинский. Теперь — нет, а потому новый дом не кажется чужеродным, он в этой среде свой. Все помнят, там стоял советский серо–кирпичный детский сад 1960–х годов, скромный, маленький, простой и родной. Он придавал этому месту особое обаяние: с одной стороны — мрачная Голландия, с другой — этот тихий, увитый плющом уголок. Они оттеняли театр. Потом там был хостел, и его в последние годы перед сносом раскрасили под Мондриана (хотя многие сказали бы — под кубик Рубика). Мне это даже нравилось — такой неожиданно веселый акцент. Всегда думал, что цвета можно сделать меняющимися, съемными панелями. Но это все в прошлом.
Теперь все наравне. И новый дом точно так же. Он стилизован под неоклассику 1910–х, и даже вполне убедительно. Здание большое, верхние этажи перехвачены вытянутыми пилястрами. Архитекторы постарались и сделали любопытный изломанный фасад. Не просто с эркерами и башнями по углам, но и со скосами фасадов. Это добавляет оттенок встроенности, хотя рядом и остается просвет на училище Римского–Корсакова в Матвеевом переулке. В каком–то смысле все даже сошлось: большой сталинский жилой дом на углу Декабристов, скромная школа с портиком того же времени на канале, а дальше этот "клубный" дом с сияющим каменным брандмауэром в сторону театра. Когда–то на этом месте проектировал дом голландец Эгераат, он был бы сильно современнее, даже авантажнее. Но он не вписался бы в наше время — оно имитирует прошлое. Давно стало модным искать родословные. Теперь они просто становятся пышнее, поп–звезды случайно обретают родовые гербы, деятели культуры восходят к царям разных народов, а архитектура нашего времени — к 1910–м. Вполне буржуазно. А потому и место такое, демократически–буржуазное, — равнозначное, как театр, так и квартиры. Все имеют право. В том числе и на жилье. В том числе и на неоклассику. Очень New Голландия и Новый Петербург. И места современности в нем нет. А имитации — есть, иногда и удачной.
Да и отличать вскоре будет некому.
