Кажется, мы присутствуем при рождении нового тренда — частные музеи начинают перехватывать инициативу у государства. И это не может не радовать.
Это правда здорово, если страна (или город — разница, впрочем, невелика) сможет сэкономить средства на создании новых музеев и отдаст их либо на обеспечение безопасности уже имеющихся (Куинджи!), либо на другие социальные нужды. Успех "Ленрезерва", заслужившего похвалы президента, не может не подталкивать и других. Вот и у квартиры Иосифа Бродского на днях открылись звучные перспективы. А там, глядишь, дело дойдет и до основного претендента на звание "главные руины центра" — Конюшенного ведомства.
Казалось бы, пример вполне стремительной реконструкции Новой Голландии на средства Романа Абрамовича должен был подтолкнуть городские власти на подобный же шаг с Конюшенным, ведь в наличии крупнейший потенциальный инвестор. Но, видно, все дела ждали нашего нового и.о. До него все буксовало и застревало — и метро, и уборка снега, и отопление. Зато теперь как!
Ситуация с Конюшенным ведомством и вправду парадоксальна. После того как градозащитники отбили его от планов реконструировать под отель братьями Зингаревичами (или те временно обеднели?), появились новые шансы, но ни один не был использован. Здание разваливается на глазах, иногда кажется, что власти просто ждут, когда эти убереженные от перекроя своды рухнут на глазах. Во время чемпионата мира было чудно, ведомства заметно не было, но с осени все на виду. А летом станет еще приметнее, а другого чемпионата вроде пока нам не светит.
Для реконструкции здания под музейно–выставочные цели было сделано как минимум два проекта. Один — теперь уже для растворившихся инвесторов — мастерской Рафаэля Даянова. Второй — для Захара Смушкина — мастерской Сергея Мишина. Последний предельно деликатный и безукоризненно бережный по отношению ко всему, что сохранилось. Там ведь много переделывать и не надо. Есть два потенциально крупнейших выставочных зала нашего города (бывшие конюшни на Мойке) и несколько залов поменьше, а в бывшей чиновничьей части со стороны площади были бы офисы культурного центра и прочие службы. Все это надо выстирать, отутюжить, накрахмалить, а архитекторам только пришивать пуговицы и вшивать молнии.
При появлении такого инвестора, как Захар Смушкин (состояние — $1 млрд по версии Forbes на 2018 год, 105–е место по России), любой бы город заерзал, стараясь спасти объект такого масштаба, как Конюшенное ведомство. У нас все иначе — возникло предложение передать музею истории города, как если бы ему крепости было мало, да и забот тоже. А вдобавок, если бы и бюджет города был бездонным и мы бы давно ходили по давно подогретым тротуарам с залегающими под ними крепкими трубами.
Часть коллекций Смушкина известна и уже показывалась публике: японское искусство эпохи Медзи экспонировалось в Эрмитаже. Коллекция гигантская. Над ней можно подтрунивать, как один мой приятель, заметивший, что это точь–в–точь вкус его бабушки, впрочем и самой над этим иронизировавшей. Времена меняются, и прежние милые буржуазные радости становятся музейным искусством. Но у Смушкина есть и другое. Он готов и свое показывать, и друзей с коллекциями привлекать. Но город норовит сам потратить миллиарды. Парадокс!
И при этом все дискуссии о Музее блокады разрешились сами собой.
Частный коллекционер воссоздал стилистику старого, порушенного в 1953 году Музея блокады, и эти кинодекорации в духе ранних 1950–х приняли на ура.
В ситуации с Конюшенным ведомством возможен совсем другой пример — создание сознательно сдержанного экспозиционного пространства, подчеркивающего все достоинства старой стасовской архитектуры. Там показывали бы и японские красоты, и Никола де Сталь, и другое. И на фоне такой амплитуды город сбереженные средства мог бы пустить и на свой Музей блокады в парке за Смольным, отполировать проект и обустроить парк памяти жертв блокады.
В Берлине ведь не ограничились музеем Либескинда, но и гигантское поле памятника жертвам холокоста Айзенмана соорудили.
Шанс сберечь деньги на нужное дело есть, шанс на создание качественного музейного пространства — тоже, и, главное, есть твердая возможность спасти прекрасный памятник русского классицизма. Иначе нам скоро предстоит любоваться на церковь, где отпевали Пушкина, в окружении свежих руин.
Алексей Лепорк, обозреватель
