Новая эпоха оказалась калейдоскопична и многовариантна.
Мало что заставляет так вскипать мозг патриота–государственника, как мысль, что ЛГБТ–флаг однажды будет развеваться на просторах отчизны от Москвы до самых до окраин. Пару недель назад, когда посольства США и Великобритании вывесили в Москве такие флаги в память первого гей–прайда в Сан–Франциско, это вызвало в ответ настоящий ураган ближневосточного типа. Некие активисты в ответ расстелили под окнами американского посольства радужный флаг и всласть на нем по– и оттоптались. Честно говоря, это был акционизм так себе, на троечку. Когда–то в штаб–квартиру "Наших" в Москве нельзя было пройти, не вытерев ноги о портрет Лимонова на полу. И что? Лимонов, описавший знаменитую сцену однополого секса русского поэта с черным парнем на нью–йоркской помойке, теперь часть истории литературы. А Шлегель, бывший комиссар "Наших", эмигрировал в Германию, где с 2000–го легализованы однополые партнерства, а с 2017–го — и однополые браки…
Впрочем, я сейчас о другом: мне интересны причины русской гей–ненависти. Ее можно было бы понять, когда бы это чувство испытывали гетеросексуальные женщины (наличие геев сокращает их выбор потенциальных партнеров). Но таких женщин как раз немного, и ненавидят геев обычно другие мужчины. Почему? Ведь чем больше геев, тем меньше конкуренция за женщин. К тому же гей — идеальный друг семьи: никаких проблем!
Обычное объяснение этих ненависти и страха состоит в том, что русская мачистская культура является культурой тюрьмы и зоны (жутко смешно об этом пишет Пелевин в "Искусстве легких касаний", где некий зэк, неудержимо напоминающий одного российского миллиардера, развлекается с трансвеститами). Однако не всякий тюремный зашквар считается зашкваром на свободе.
Боюсь, реальное объяснение этого явления куда печальнее. Страх перед геями и ненависть к ним — это маркер эволюционного проигрыша мужчин в странах третьего мира, которые оказались не готовы к постиндустриальной эпохе. В индустриальную у них как раз все вполне себе складывалось: одной из главных мужских добродетелей была сила. Мужчина был добытчик, защитник, строитель, герой, мореплаватель, плотник. Женщина просто физически не могла закреплять бегучий такелаж при сильном норд–весте.
Но та эпоха ушла. В чем сила нового времени, брат? Да в банальном владении компьютером и смартфоном, с которыми не хуже мужской справляется любая рука, включая руку хоть би–, хоть транссексуала. Новая эпоха оказалась калейдоскопична и многовариантна: мастодонты, основанные на принципах централизации и стандартизации, повсеместно проигрывают новым юрким, мелким, изворотливым игрокам — точно так же, как проиграли в свое время млекопитающим реальные мастодонты.
Женщины, доселе находившиеся в тени эволюционной гонки, поняли смысл новой эпохи гораздо скорее и лучше, быстро переняв — на любом уровне — новые стандарты. На занятиях со студентами я нередко прошу поднять руки девушек, пришедших в брюках. Затем — в юбках или платьях. Результат обычно 50:50. Затем прошу поднять руки парней, пришедших в юбках… В ответ несется хохот, хотя, спрашивается, почему?
Это я не к тому, что мужчинам в России следует немедленно облачиться в юбки (хотя, по–моему, летом в жару это неплохое решение; и где–нибудь в Лондоне мужчина в юбке — пусть не частое, но стандартное явление, однако там и сексуальная ориентация волнует не больше, чем леворукость или амбидекстерность). Я к тому, что у мужчин в России, Турции, Иране или Саудовской Аравии есть единственный шанс войти в новую эру: принять ее радужную разноцветность. Которая, кстати, подразумевает замену бинарного понятия "пол" куда более точным и разнообразным "гендер".
Грубо говоря, у гетеросексуального мужчины, весело отплясывающего на свадьбе друга–гея, социальные горизонты куда шире, чем у того, кто расстается с другом, узнав, что он гей.
