Культурная столица — это место, где традиция встречается с новаторством, где традиционная эстетика и традиционные ценности — то, что называется культурным наследием, — оказываются рядом с процессом создания будущего культурного наследия.
Мне кажется, что Петербург, преуспевая в первом, очень
сильно проигрывает во втором.
Для меня очевидно, что в Питере нет той энергии, которая делает город столицей, делает его тем, чем был Париж конца XIX — начала ХХ века, когда там возникали колонии художников, начиная с импрессионистов и заканчивая сюрреалистами.
Для меня очевидно, что в Питере нет той энергии, которая делает город столицей, делает его тем, чем был Париж конца XIX — начала ХХ века, когда там возникали колонии художников, начиная с импрессионистов и заканчивая сюрреалистами.
После войны всем было очевидно, что центр искусств — это
Манхэттен, где тогда одновременно строились музеи выдающегося наполнения и при
этом замечательной архитектуры.
В Питере сейчас нет этой энергии. Петербург не может
предложить проекты современным художникам. Достаточно назвать имя Антон
Адасинский. В Питере нет ни одного театра, который бы профессионально и
качественно занимался современной драматургией.
В Питере нет ни одной площадки, которая была бы связана с
современным танцем. Нужно создать конкурентов, нужно создать поле напряжения!
Рядом с Мариинским театром существует несколько других театров под началом
амбициозных людей разных профессий, которые хотят утереть нос Мариинскому театру
на его территории.
А это бесполезно: все равно таких дирижеров, как Гергиев, и
такой труппы, как труппа Мариинского театра, и в опере, и в балете создать
невозможно. Конкуренция должна происходить совсем в другом формате! Конкуренция
должна происходить между Гергиевым и, условно говоря, Адасинским — точно так же,
как в свое время происходила конкуренция между музыкой до Стравинского и
Стравинским.
На дягилевских "Русских сезонах" в Париже Стравинский сыграл
премьеру "Весны священной", и это был один из самых больших скандалов за всю
историю искусств. Так Дягилев и Стравинский, отважившись на это и оказавшись в
ситуации скандала, изменили всю карту искусств XX века. Вот этого вызова, этого
драйва, этой энергии, которая, очевидно, была у Дягилева и Стравинского, в
Питере сейчас нет.
В Перми, где я работаю над большим театральным проектом,
количество денег несопоставимо с количеством денег в Питере, плюс известно, что
очень много федеральных денег идет на Петербург. Эти деньги тратятся
исключительно на содержание существующих академических, музейных институций.
Факт остается фактом, что именно в Перми — не в Москве, и уж
тем более не в Петербурге — расположен сегодня лучший, если не единственный
музей современного искусства.
В Москве денег куча, но нет ни одного приличного музея
современного искусства. Их пять–шесть, которые таковыми себя называют — музей
Церетели, ГЦСИ и другие, но нет ни одного музея — настоящего, живого, с
агрессивной, внятной, яркой политикой, с выставками мирового уровня! Через
несколько дней в Москве откроется выставка "Русское бедное", которую Марат
Гельман показал в Перми, и москвичам станет понятно, какого уровня проекты можно
делать в обычном и достаточно бедном провинциальном городе.
Есть классический пример Бильбао — это депрессивный город в
Испании, в Стране басков, в котором все было очень плохо, но, когда власти
позвали Франка Герри и построили огромный музей, он изменил все, и теперь
миллион туристов приезжает каждый год и каждый оставляет тысячу долларов.
Все недостатки Питера — это продолжение его достоинств.
Петербург оказался заложником своего великого прошлого и не захотел осознавать,
что поддерживать статус можно только каждый год, каждый день, предъявляя к
самому себе претензии самого высокого порядка.