Журналист Дмитрий Циликин о том, что связывает великого писателя и авторитета Барсукова.
Гоголь, «Сорочинская ярмарка»: «На ярмарке случилось странное происшествие:
все наполнилось слухом, что где–то между товаром показалась красная свитка… С
тех пор каждый год, и как раз во время ярмарки, черт со свиною личиною ходит по
всей площади, хрюкает и подбирает куски своей свитки». Весь апрель Россия душила
в объятиях Николайвасилича. И как раз в апреле начался суд над (у нас исстари
повелось пользоваться этим эвфемизмом) авторитетным предпринимателем Владимиром
Барсуковым (Кумариным). Оный господин обвиняется в рейдерских захватах. В
частности, как полагает следствие, в попытке отъема ресторана у некой дамы. Но
дама оказалась не просто дамой, а старинной знакомой В. И. Матвиенко. У которой
испросила защиты. В результате коллизии, возникшей между губернатором Петербурга
и ночным губернатором Петербурга, как называют г–на Барсукова, последний
оказался на скамье подсудимых.
Совершенно гоголевский сюжет, согласитесь. Но, право, интересно: а если б эти
две дамы, просто приятная и приятная во всех отношениях, когда–то работали не в
одном райкоме комсомола, а в разных, как бы теперь развивались события в
рассуждении судеб так называемых тамбовцев? Нет сомнений, что начало процесса и
юбилей писателя совпали отнюдь не случайно. От Гоголя, главного русского
мистика, вообще случайностей не жди. Некогда А. Г. Невзоров, в чьей
осведомленности у меня нет оснований сомневаться, поведал: якобы памятник на
Малой Конюшенной изображает отнюдь не Гоголя — прикол состоит в том, что в нем
запечатлен аккурат В. С. Барсуков (Кумарин), обладающий с автором «Мертвых душ»
несомненным
сходством, и даже, хоть на бронзовой фигуре видны кисти обеих рук, под крылаткой читается отсутствие одной из них — как у авторитетного прототипа. Если допустить справедливость этого предположения, многое встает на свои места. Всякий памятник увековечивает 1) того, кому он поставлен, 2) скульптора, 3) самого памятникоустановителя. Если первый велик, получается, что толика его величия автоматически достается и третьему.
сходством, и даже, хоть на бронзовой фигуре видны кисти обеих рук, под крылаткой читается отсутствие одной из них — как у авторитетного прототипа. Если допустить справедливость этого предположения, многое встает на свои места. Всякий памятник увековечивает 1) того, кому он поставлен, 2) скульптора, 3) самого памятникоустановителя. Если первый велик, получается, что толика его величия автоматически достается и третьему.
Как пели в одном старом спектакле, «в лучах чужой бессмертной славы погреться
каждый не дурак». Однако с Гоголем шутки особенно плохи, это вам не Тургенев
какой–нибудь благообразный. Гоголь свою волю на сей счет высказал ясно и
категорически: «Завещаю не ставить надо мною никакого памятника и не помышлять о
таком пустяке, христианина недостойном». Этим завещанием открываются «Выбранные
места из переписки с друзьями» (1847). Ровно полтора века спустя, в 1997–м,
группа товарищей установила–таки памятник на Малой Конюшенной. Увы, история
никого не учит — ведь прежде в Москве другая группа тоже решила погреться в
ослепительных лучах сумрачного гения, дерзостно начертав на постаменте: «Гоголю
от Советского правительства» (типа, это они Гоголя поощрили). И что — где теперь
это правительство? На постаменте нашего памятника также значится: «Памятник
установлен по замыслу и на средства Ассоциации «Клуб «Невский проспект».
В сооружение памятника внесли вклад...», и далее список организаций и частных
лиц. Каковой список отчасти уже превратился в мартиролог — и главы той самой
ассоциации Ю. А. Зорина нет с нами, и В. А. Шевченко… Брата его С. А. Шевченко
осудили, а теперь вот судят В. С. Барсукова. Черт постепенно подбирает куски
своей свитки…Не дерзаю лезть с непрошенными советами, но может быть, оставшимся
лицам из списка (пока не поздно) перестать дразнить гусей (фирменных гоголевских
птиц), скинуться да убрать от греха подальше эту статую? Художественной ценности
она не представляет, даже напротив, а тем самым было бы положено начало давно
назревшей санации Петербурга от всевозможного новодельного скульптурного
уродства. Может, и Гоголь за такую заслугу перед его любимым городом кого–то
простит.