Прокуратура, Роспотребнадзор, Госнаркоконтроль, УФМС, комитет по здравоохранению, "Водоканал", "хрюши" и даже пресс–служба губернатора регулярно обвиняют магазин "Народный" во всех грехах, сообщая о крысиных фекалиях, нелегальных мигрантах, подозрительных акцизных марках и т. д. Корреспондент "ДП" решила посмотреть изнутри на то, как устроен бизнес с оборотом 5 млрд рублей, и устроилась в "Народный" на работу.
"Мне селедину одну, да самую жирную, что у вас там, в ведре, — заговорщически обращается ко мне женщина средних лет, — такую селедину, как я, толстую". Моя покупательница как из боя только что вышла — щеки горят, пуховик расстегнут, шарф сбился, и один его конец где–то запутался в тележке. Она поправляет меховую шапку, критически осматривая сельдь. Выбор помогают сделать возгласы: "Женщина, нельзя ли побыстрее, все селедки одинаковые, вы там не жениха выбираете…"
Отдаю желанную рыбину и смотрю в глаза следующему покупателю: "Мне, девушка, по блату взвесьте селединку, да покрупней, и с икрой или с молоками", — многозначительно глядя на меня, просит дедуля, который только что кричал, что все селедки одинаковы… Восемь утра, магазин только открылся, но торговля кипит. Все пространство "Народного" наполнено продуктовыми тележками, которые врезаются друг в друга, управляемые не по–утреннему боевыми гражданами. Это мой второй рабочий день в магазине "Народный". Я — продавец в отделе "Рыба, консервы, пресервы", или РКП, как написано у меня на временном пропуске.
Собеседование
На собеседование в "Народный" еду, предварительно позвонив в отдел персонала. Меня спросили только о моем гражданстве. Заветная дверь. Обрести работу, как и я, мечтают еще человек семь граждан ближнего зарубежья. Из кабинета доносятся обрывки фраз на повышенных тонах: "Ты понимаешь, что я говорю?", "Как так, что регистрация есть, а прописки нет…"
Замечаю, что мои товарищи по очереди начинают переживать. Захожу и какое–то время стою незамеченной. В небольшой комнате все пространство завалено бумагами. В анкете помимо всего прочего присутствовал пункт "диаспора". Я поставила там прочерк и вместе с анкетой отдала паспорт, временную регистрацию и трудовую. Ни о какой санитарной книжке речи не шло. Молодая россиянка, претендующая на работу продавца или фасовщицы, здесь, видимо, в диковинку. Самое тяжелое на собеседовании было убедить, что я совсем не претендую на менеджерские позиции. Меня предупредили, что коллектив — в основном граждане бывшего СССР, и, как я в последующем убедилась, это чистая правда. Еще раз спросив, готова ли я работать в интернациональном коллективе, и получив уверенное "да", меня отправили в рыбный отдел.
Рабочее утро
Рабочий день в "Народном" начинается в 7 утра. Для того чтобы сотрудник попал в магазин, нужно тоже отстоять очередь. Мы стоим, чтобы отметить пропуск и пройти досмотр. Очередь мирно сонно гудит на разных языках. Ни одного "здравствуйте", только "асаламалейкум". Ставлю закорючку напротив фамилии и прохожу в комнату досмотра. Там просят показать содержимое сумки и карманов, и на все, вплоть до средств женской гигиены, ставят штамп "разрешено". Ощупав руками и убедившись, что я не имею более никаких не помеченных штампом вещей, женщина–охранник отпускает меня в раздевалку, где мне предстоит переоблачиться в униформу продавца рыбы: халат, поверх которого телогрейка и целлофановый фартук и нарукавники. На голове марлевая шапочка, волосы убраны — все как положено. Начальник рыбного отдела (на менеджерских позициях в "Народном", как правило, заняты россияне) знакомит меня с напарницей. Перузе за 30, она из Самарканда, в России живет 8 месяцев, 8 из которых работает в "Народном". Очень милая, улыбчивая, разговорчивая, она работает в рыбном отделе, потому что ей искренне нравится. То ли она сама у себя на родине занималась рыбной ловлей, то ли отец — разобраться в причинах такой тяги к рыбе помешал языковой барьер. Перуза поведала, что за эти 8 месяцев у нее сменилось около 10 напарников — все уходят из–за того, что работа тяжелая и грязная. Для начала мы идем в помещение, куда привозят товар. Здесь далеко не стерильно, но запаха нет и посторонних предметов тоже. Рыбу, которую я впоследствии буду продавать как охлажденную, привозят в брикетах, и тут же крупный, угрюмый мужчина разбивает их молотом и складывает в коробки со льдом, которые и отправятся в торговый зал. Смотрю на сельдь в банках — она промаркирована сегодняшним днем. Пластиковые банки заполняют пространство вдоль стен, их так много, что я сомневаюсь в реализации всего этого объема селедок (впоследствии, как выяснится, совершенно напрасно).
По дороге обратно в зал Перуза рассказывает о штрафах, которые грозят за появление на рабочем месте без шапочки, фартука или перчаток. До открытия магазина остается 30 минут, нам нужно выложить рыбу на прилавок: маленькие щупленькие карпы, каменной заморозки толстолобики, весьма грустная и жизнью побитая зубатка, усталая пикша, огромные лососи, любимица покупателей форель… Перуза горячей водой наводит марафет и смывает внешнюю усталость бывалых рыб.
Час пробил, двери открылись, и в зал хлынул поток покупателей. Я стою за прилавком и думаю только об одном — кто эти люди, которые пришли за рыбой в 8 утра в среду. Портрет среднестатистического покупателя менялся в зависимости от времени дня — утром это преимущественно бабушки и мужчины средних лет и средней помятости с легким ароматом перегара — они приходят только за селедкой. Днем больше женщин — они неимоверно спешат: видимо, в обеденный перерыв необходимо успеть сделать миллион дел, эти покупательницы особенно рьяно охраняют свое место в очереди. Именно эти дамы изучают палитру цветов жабр и букет ароматов рыбы.
К вечеру покупатель добреет, в очереди делятся рецептами приготовления рыбы и травят байки о том, что, мол, "вчера купил селедку, думал, до Нового года оставлю, а пришел и сразу съел". С этими людьми можно завести беседу, пока взвешиваешь им рыбу. И в целом понимаю, что люди, пришедшие в этот магазин за покупками, готовы ко всему. Да, они, как и все покупатели, требовательны, но они предполагают, какого качества товар продается в этом магазине, и жертвуют своим эмоциональным спокойствием ради экономии. Для них не существенны ни очереди, ни давка в зале, ни постоянно снующие и громко ругающиеся гастарбайтеры — грузчики, которые возят огромные груженные товаром телеги. Все это, видимо, не так существенно, как та разница в цене, которая привлекает тысячи покупателей. Может быть, это единственный магазин, где очередь нескончаема, она вьется между торговых рядов, перетекает из рыбного в мясной, из мясного в кондитерский, из кондитерского к кассам. Очередь не растворяется даже при угрозе жизни — в самый разгар торговли в магазине объявили пожарную тревогу, но никто даже и не подумал разойтись. "Я никуда не уйду, пусть горит, я уже 40 минут стою", — кричат из очереди.
Обед
Завезли свежих карпов. Грузчики заносят один за одним ящики с продукцией, и еще трепыхающиеся рыбины сразу попадают на прилавок. Очередь начинает обзванивать родных и друзей. Мое рабочее время с 7 утра до 12 ночи. Времени уже около четырех, и за это время я ни разу не присела.
Наконец заведующая отпускает на обед. Время отдыха не регламентировано, но, как я понимаю, чем меньше, тем лучше. Столовая находится в одном из подсобных помещений, она же и комната отдыха. Пространство столовой хаотично занимают около 40 пластиковых столиков: женщины — отдельно, мужчины — отдельно. Вижу пустой столик и спускаюсь к нему, предварительно пройдя через пункт досмотра. Обед выглядит неаппетитно — сегодня это суп из быстрорастворимой лапши и грубо покрошенных овощей. Прошу только чай. Новое лицо вызывает живой интерес у мужской половины коллектива. Три моих новоиспеченных товарища — уроженцы Узбекистана, каждый из них живет в России от года до двух. Поначалу пробовали устраиваться в разные торговые сети грузчиками, тележечниками, охранниками, но мешало отсутствие разрешения на работу (как оно было оформлено — из–за языкового барьера понять не получилось). Живут в комнате неподалеку и делят ее еще с 20 своими согражданами. Они не женаты, примерно через год планируют вернуться на родину, отдохнуть, а затем вновь на заработки в Россию. Один из них оживленно интересуется моими жилищными условиями, сразу обозначая свою симпатию и планы на мое жилье. Узнав, что я не ем из–за поста, мне рассказывают, что во время мусульманских постов столовая перекраивает время работы и меню. Вопрос о жилплощади возникает вновь и вновь, лучше вернуться к работе. Плутаю по подсобкам. На эстакаде, где ведется разгрузка товара, раздается окрик: "Эй, девушка, что тут делаешь?" Задерживаюсь у витрин с овощами, но внезапно подходит молодой человек и, осматривая мой внешний вид, сообщает: "Девушка, вы с РКП, так и идите, нечего здесь делать".
Конец
После 10 вечера поток существенно схлынул. Парадность витрины помялась, запачкалась слизью, и в ней образовались существенные проплешины. Ровно в полночь заканчивается действие моего временного бейджа, и я свободным человеком иду разгуливать по торговому залу. Продуктовые тележки — брошенные, перевернутые, с забытыми или просто выброшенными продуктами — хаотично расползлись по магазину. Периодически нахожу мешки с рыбой — передумав покупать, граждане оставляют ее где придется. Задерживаюсь, фотографируя на телефон живописно разбросанные мандарины. И как–то чрезвычайно быстро меня окружают молодые, сильные и горячие сотрудники службы безопасности.
Прошу вызвать полицию, говорю громко, стараясь привлечь внимание оставшихся покупателей. А охрана множится в геометрической прогрессии. Понимаю, что у меня есть все шансы быть внесенной на руках в кабинет начальника службы безопасности и мой отказ идти ничего не значит. Поэтому решаю договориться с начальником службы безопасности, что мы идем к нему в кабинет вдвоем. После продолжительной беседы фотографии из телефона удаляют. Я уволена без содержания.
