"Деловой Петербург". Олег Жеребцов: Я — предприниматель, и этим все сказано

Олег , есть один чемпионат мира по футболу и один — по хоккею. Чемпионатов мира по парусному спорту, как я понимаю, намного больше. Вот, говорят, что в Бордо 12–13 тыс. винных замков… А чемпионатов мира в мире сколько?

— Если говорить о спортивных классах, есть десяток чемпионатов, которые надо рассматривать как серьезные соревнования. Это чемпионаты мира, но есть и клубные чемпионаты, есть национальные первенства. Мы считаем, что соревнование, где есть 100 и более лодок, — неплохой чемпионат. Сразу скажу: мы не используем слово "яхты", мы говорим "лодки". Принципиальная разница (смеется).

Конкуренция между чемпионатами большая? Ведь они борются за зрительское внимание, за спонсоров.

— Мы все обделены вниманием спонсоров, и яхтенный спорт на Западе тоже. Есть только пять-семь видов спорта, в которых достаточное количество спонсоров: футбол, баскетбол, хоккей, теннис, гольф…

Шамиль Тарпищев (президент Федерации тенниса России . — Ред.) последние годы жалуется, что у федерации денег нет…

— Да, но это все–таки лукавство. Если спортсмен, находящийся в первой полусотне рейтинга, имеет заработок несколько миллионов долларов, никого это не смущает. Я не знаю ни одного парусного спортсмена, который имеет хотя бы 10% от того, что зарабатывают теннисисты первой пятидесятки.

Дублер "Зенита" зарабатывает больше, чем самый лучший яхтсмен?

— Гораздо больше! Я не знаю ни одного человека, который бы 10% этого гонорара зарабатывал. Этот спорт явно обделен деньгами и спонсорами в силу отсутствия телевизионной картинки и правил, доступных для многих. Большинство зрителей у телевизора ничего не понимают: почему эта лодка уступила другой лодке?

Как следствие, ассоциации и федерации парусного спорта не имеют таких доходов, как футбол или хоккей. Правда, при этом парусный спорт фигурирует в 15% визуальных образов рекламы: от рекламы штанов и парфюма до квартир и машин. В итоге, когда говорят "яхтинг", все представляют нечто такое luxury, где сидят две–три блондинки, вино, шампанское… Это все есть, но это не имеет отношения к парусному спорту.

Все вспоминают яхту Абрамовича , которая приплывала на ПЭФ.

— Да–да, хотя это и моторное судно.

А Volvo Ocean Race, в котором вы участвовали несколько лет назад, — счастливое исключение? Это ж очень успешная с коммерческой точки зрения регата.

— На Западе Ericsson спонсирует гонку, потому что хочет мелькать на сотнях миллионов экранов, потому что они хотят быть глобальной компанией. Хотят, чтобы их увидели в арабских странах, Китае, Африке и т. д. Это стратегия, маркетинг, куда они инвестируют 40–50 млн евро. Но наши паруса на Volvo Ocean Race были пусты. Мы рекламировали общество защиты китов и дельфинов. Это было не коммерческое партнерство, а charity (благотворительность). Российский спорт вообще существует по другим законам. Тот или иной вид спорта или чемпионат финансируется по принуждению или прямому указанию первых лиц. Есть разнарядка: ты берешь "Зенит", ты — ЦСКА, а ты — "Динамо"… Есть еще энтузиасты: Лисин взял стрелковую федерацию, а Прохоров — федерацию биатлона. Все остальное болтается где–то посередине. Спортивный маркетинг, который существует на Западе, и является инъекцией парусному спорту — постмодернистский маркетинг, который нам пока недоступен. В итоге мы имеем очень низкую базу парусного спорта в России, и в частности в Петербурге. Пять миллионов населения, но минимальное количество инфраструктуры для хождения по воде, не только под парусом, но и на моторной лодке. Количество мачт в Петербурге несравнимо с любым яхт–клубом в Турции или Хорватии.

Говорят, в России пять настоящих полей для гольфа, а в Америке их почти 20 тыс. В парусном спорте разница такая же?

— Похожая, сравнимая разница. Понятно, что наши люди в целом не очень любят заниматься спортом, который связан со свежим воздухом, природой, но это будет меняться. Когда возникает критическая масса людей, обстоятельств, фактов и информации, начинается экспонентный рост. Если 15 лет назад нельзя было мечтать о росте парусного спорта, то сейчас, я считаю, время пришло. Это сложный, технологически сложный спорт, а для любой сложной вещи в России требуется много времени, чтобы ее привить. Парусного спорта нет в большинстве азиатских стран. В нем доминируют крупные, технологически развитые страны: США, Англия, Северная Европа…

Volvo Ocean Race в прошлом для вас? Почему вы все–таки сменили океанские гонки на SB20?

— Volvo Ocean Race проходит раз в 3 года. В качестве кого там принимать участие? Выставлять команду? Я не думаю, что сейчас могу тратить на это такие финансовые средства. Это другой порядок цифр — миллионы евро… Боюсь, что это был оголтелый эксперимент с моей стороны, который не совсем успешно прошел (смеется). Здесь эмоциональная отдача за меньшие деньги сопоставима. Играют роль многие факторы. Например, эти лодки (класса SB20. — Ред.) имеют киль, а значит, не переворачиваются. Есть масса лодок, которые не имеют киля, например все олимпийские классы… Но смотрите, если вы вышли в море с ребенком, учите его, сделали ошибку в повороте и перевернулись в километре от берега — даже летом в Балтике вода ледяная. Из других плюсов: этот класс не требует больших средств на содержание, 2–3% стоимости лодки достаточно для ее содержания в течение года. Это аскетичные лодки, там нет элементов из дерева. Экипаж находится в спортивной форме, нет кают, туалетов. В итоге сама лодка в Европе стоит порядка 20 тыс. евро.

А в России? 50?

— Порядка 40, но не обязательно покупать новую. Можете взять лодку, бывшую в употреблении. Это хобби можно разделить с двумя–тремя друзьями, учитывая время, которое она будет стоять. Или с пятью–шестью. Так обычно принимаются решения о долевом владении лодкой.

Многие так делают?

— Думаю, как минимум половина флота. Это нормальная практика. Как правило, взрослые люди, которые имеют возможность приобрести свою лодку, — это люди работающие, плюс у них есть семья, может быть, дети. В итоге у них есть 10–12 часов в неделю, когда они могут заниматься лодкой. Поэтому правильно, что лодка имеет нескольких хозяев.

Получается, что парусный спорт — это всегда хобби?

— Нет, профессионалы есть, но в парусном спорте вообще. Таких в стране наберется — я не ошибусь, если скажу, человек пятьдесят. В Петербурге — 15–20. Это те, для кого занятия на парусных лодках — источник заработка.

А все остальные кто? Каков среднестатистический портрет яхтсмена?

— 23 года и старше. Человек, который имеет в течение уикенда 4–5 часов свободного времени. Столько нужно на одно среднее занятие. Это не обязательно богатый человек — лодка в аренду стоит дешевле, чем катание в Кавголово на лыжах. Но на лыжи прыгнул и покатился, а на лодке нужно физически работать. Это не push the button ("нажми кнопку". — Ред.), вы должны физически устать, должны вязать узлы, должны поднимать и настраивать паруса. Это люди смелые, в каком–то смысле отчаянные. Это даже не экстрим, а что–то больше.

Страшно часто бывает?

— Я участвовал в океанских гонках, поэтому речь не обо мне. Но новички часто находятся на грани.

Вам удается привлечь деньги в этот спорт или вы тратите свои средства?

— Хочу сразу сказать, что наша цель не заработать, это вообще не бизнес. Мы никогда не пытаемся получить обратно то, что тратим. Если есть спонсоры, эти деньги растворяются, тратятся, — это НКО в чистом виде. Все, что есть, уходит на развитие. В итоге примерно 80% средств — взносы членов ассоциации, 20% — деньги спонсоров.

Эти 20% — это Олег Жеребцов?

— Нет, есть и другие люди, которые также помогают. Их не так много, пять–семь человек. Я тоже выделяю деньги, но речь идет о небольших суммах.

Я читал, что бюджет вашего чемпионата — 50–70 тыс. евро. В сравнении с бюджетом Олимпиады в Сочи ($50 млрд) эта сумма звучит очень странно.

—Думаю, что деньги, которые мы тратим на организацию, сравнимы с бюджетом отдыха какого–нибудь топ–менеджера госкорпорации во время Олимпиады. Да, бюджет скромный, но никто не пытается заработать на этом. И даже за эти небольшие деньги мы способны провести захватывающий чемпионат мира. К нам приедут 500 гостей. В эти деньги не включено проживание, мы не платим за перевоз лодок — такова практика, что люди платят сами.

К властям пойдете за поддержкой?

— Трудно сказать. То, чем может нам помочь государство, — это принятие постановления, позволяющего иностранцам приехать на своей лодке или машине. Это наша главная проблема. Никто в современной России не проводил чемпионатов мира. Да, в Москве был чемпионат в классе "Финн", но лодки предоставляла столица — они не перемещались через границу. Наше государство не понимает, как можно привезти свою лодку, а потом увезти ее обратно.

Нигде в мире нет организации, подобной ГИМСу (Государственная инспекция по маломерным судам. — Ред.). Нигде в мире люди не обязаны регистрировать свое судно как судно. Вам не обязательно идти в государственную службу, вы можете просто стать членом парусного клуба. Кроме того, трейлеры, на которых перемещаются лодки по суше, как правило, вовсе не являются транспортными средствами. Это как тележка, на которой вы на даче возите кирпичи. В Англии нет номеров на трейлере, вы просто перевешиваете номер автомобиля назад и едете через всю Европу. Но, когда трейлер подъезжает к российской границе, вас спрашивают, где его номер и документы, — и вам нечего сказать. У нас абсолютно архаичные законы. Только 2 года назад был принят закон, что иностранное судно может заходить в российские воды. А до этого действовали законы 1954 года. Судно из Финляндии не могло дойти до Онежского озера!

А где ваша лодка стоит?

— У меня две лодки: одна в Европе, другая в Петербурге. Они одинаковые, но именно из–за логистики проще для международных соревнований держать лодку в Европе.

Олег, можно пару слов о том, каков сейчас темп вашей жизни? На что тратите свое время помимо спорта?

— Я бегаю 4–5 км каждое утро, ем кашу, еду на работу. Мы строим завод лекарств (завод "Гротекс" по производству препаратов для интенсивной терапии. — Ред.). Выделяю время на эту общественную работу, помогаю Европейскому университету…

Я правильно понимаю, что сайт "Петербург 3.0" — тоже ваша инициатива?

— Да, это абсолютно гражданская инициатива. Эмоциональное удовлетворение нельзя измерить деньгами. Потребность людей в общественной работе колоссальна. Я лишь пытаюсь в общественную работу привнести те же правила, что и в бизнес: отчетность, динамика, скорость, контроль, постановка задач — все элементы работают и в некоммерческих организациях.

Петербург 3.0 — это город будущего. К какому городу вы стремитесь: к Стокгольму, Нью–Йорку, Сингапуру?

— Думаю, что если организация жизни города будет направлена на нужды горожан, то жизнь здесь изменится. А пока — все всё прекрасно знают. В этом городе невозможно ездить на велосипеде. Люди, которые бегают вдоль набережных, кажутся фриками. Грязь течет на улицах, воздух, мягко говоря, не очень чистый. Город небезопасен, мы боимся за детей. Дети спокойно бегают где угодно — в Австрии, Швеции, у нас — нет. Я бегал, когда был пацаном. Но сейчас нельзя. Все это может быть изменено. Самая большая проблема, что изменение правил жизни в городе — это прерогатива власти, которая не разделяет инициативы горожан и не слышит их предложений.

Разве в Финляндии и Швеции не власть решает, что здесь будет парк, а здесь велосипедная дорожка?

— Много решений принимают собрания жильцов и коммуны. Их статус как горожан выше. Наши люди вообще ни на что не влияют. Они пассивны и ни во что не верят.

Есть предприниматели, для которых умножение денег — это, что называется, for fun. Для вас это перестало быть главной идеей жизни?

— Мне кажется, в современной России мы настолько воспринимаем деньги как критерий преимущества, критерий успеха, что эта идея себя уже дискредитировала. Деньги нужны для движения, а их накапливание или калькуляция — глупое занятие. У нас столько возможностей приложить деньги, чтобы изменить жизнь. Сколько у нас негосударственных институтов и частных школ?

Смотря что считать негосударственным институтом… Зачастую это место, где диплом обменивают на деньги. С нормальными вузами гораздо хуже…

— Для каждого фигуранта из списка Forbes построить университет — не проблема. Дело в том, что активность людей не направлена туда. Нам нужно сместить акцент с денег на какие–то другие вещи, которые происходят в этой жизни.

Реализуя какой–то проект, насколько вы углубляетесь в процесс или, что называется, осуществляете идейное руководство?

— Мне не удавалось быть успешным, когда я только нанимал менеджеров. В силу своей предрасположенности пытаюсь быть в центре событий, я — предприниматель, этим все сказано. Я не инвестор. Мне нужно быть внутри организации: менять ее бюджеты, планы, привносить атмосферу.

Помню, основатель Swatch Group Николас Хайек обиделся, когда я назвал его бизнесменом. Я не бизнесмен, я антрепренер, сказал он.

— В последние годы в "Ленте" я чувствовал себя руководителем организации, где работают 10 тыс. человек. Такая организация не может жить без огромного числа правил, процедур, инструкций, и ты тонешь в этом, ты меняешь совсем чуть–чуть. Ты идешь по офису, навстречу тебе идут десятки людей, и ты не понимаешь, откуда они взялись, кто это. Люди не здороваются. Это не то место, где должен работать предприниматель. Предприниматель раскрывает людей. Предпринимательство — то, что состоит из идей, кирпичей, арматуры, когда из разрозненных элементов создается что–то новое. И амплитуда изменений — от кирпича до готового дома — это и есть самое интересное.

Какие–то новые проекты вы уже задумали?

— Сейчас я занят проектом в области фармацевтики и вижу, насколько мы далеки от стандартов на рынке лекарств и медицинского обеспечения. 80% лекарств привозятся из–за границы. Огромное число медицинских изделий, начиная от шприцев, заканчивая томографами, не делается в стране. Но я вам клянусь, через какое–то количество лет томографы будут делать в этой стране, и шприцы будут здесь делать, и вакцины будут здесь делать, а не покупать во Франции, как сейчас. И 100% инсулина будет производиться в России. Фармацевтика — это, как правило, национальная индустрия. Она должна делаться здесь — как продовольствие, как хлеб. Простор — огромный. У меня даже времени не хватает смотреть куда–то в сторону.

Но вы будете принимать участие в чемпионате?

— Буду, конечно. Я провел три чемпионата мира за последние 3 года. В сентябре мы выиграли Европу в нашем классе, а в декабре в Австралии набрали одинаковое число очков среди первых трех команд. Мы, англичане и австралийцы! Но заняли только третье место! Обидно, но таковы правила: если вы набираете одинаковое число очков, то учитываются другие факторы: количество ваших первых мест в тех или иных гонках. Но главное, я — организатор. Мне почти 45, но силы есть, и я стараюсь употребить их на развитие и промоутирование нашего спорта.

А до скольки лет участвуют в гонках?

— Джефф Корвет в 54 года стал чемпионом мира во второй раз. Этот вид спорта связан с физической формой, но много зависит от вашей ментальной работы, от опыта, знаний. Каково состояние ветра, как вы сделали поворот…

Когда я был 16–летним пацаном, мы все уже были взрослыми людьми. Макендонский в 16 лет подавил восстание. Люди жили меньше. Сравните фильмы середины XX века и нынешние. Тогда 40–50–летний мужчина — это человек преклонного возраста, который готов выйти на пенсию. Сейчас это люди с седыми волосами, но в хорошей физической форме, которые следят за собой и не обязательно проигрывают молодежи.