Новые поправки к закону о СМИ и к Административному кодексу, вводящие штрафы за употребление нецензурной брани, можно было бы и не замечать в связи с их полной бессмысленностью. Но навязчивое возвращение законотворцев к теме публичного сквернословия само по себе является поводом для беспокойства.
Болезненная сосредоточенность на выискивании повсюду запретных слов чем–то напоминает поведение не вполне сформировавшегося подростка.
Ожесточенная борьба за чистоту родной речи — традиционное духоподъемное занятие, которому с равным удовольствием предаются филологи и сантехники, депутаты и менеджеры по продажам. Когда министр образования одобрил словарь, в котором — о, ужас! — допускалось использование слова "кофе" в среднем роде, вся страна как один человек встала на защиту своего последнего бастиона. Особенно волновались те, кто словарей не открывал последние 30 лет, в связи с чем не успел заметить, что составители словарей давным–давно пошли на эту уступку массовому пренебрежению строгой нормой.
Аналогичным образом искоренять нецензурную брань, которая поганит родную речь, первыми будут те, кто не способен произнести три слова подряд без связующего набора обсценных междометий. Понятное дело. Во дни сомнений и тягостных раздумий о судьбах родины у них есть только одна поддержка и опора — великий, могучий, правдивый и свободный русский язык.
Показательно, что в сокращенной версии слов Тургенева, бытующей в повседневном общении, перечень эпитетов урезан до великого и могучего, а правдивость и свобода отпадают как малоценные. Получилось как будто само собой, что статусные свойства языка, то есть застывшие, статичные характеристики, которые отмечают уже достигнутые вершины, — абсолютизированы. А динамические качества, которые проявляются только в развитии, в действиях и поступках, постоянно совершаемых с помощью этого языка его носителями, забыты и отброшены.
Язык, исключенный таким образом в сознании народных масс из событийной динамики, тут же перестает восприниматься как живой развивающийся организм и превращается в памятник самому себе. Своему величию и могуществу. Памятник же следует беречь, протирать тряпочкой и отгонять от него варваров.
Варвар — это любой, кто хотел бы публично воспользоваться народным достоянием без должного почтения. Кто должен определять степень должного почтения? Эту функцию любезно взяли на себя депутаты Госдумы, иногда к ним присоединяются инициативные группы граждан, вроде тех казаков, которые написали ректору Воронежского государственного университета письмо с абсурдным обвинением профессора Стернина в том, что он, профессор Стернин, сначала выступал в защиту мата, а потом перековался и стал читать лекции о его вреде.
Если же спросить у радетелей, что именно они запретили, а еще лучше — попросить перечислить, то они, зардевшись, скажут: да что тут перечислять, нецензурная брань — она и есть нецензурная брань.
Для лингвиста вопрос о границах понятия "нецензурная брань" не так прост, и опираться в его решении на интуицию рядового носителя языка, каковыми и являются в массе своей законотворцы, неправильно. Но лингвистов традиционно никто не спросил, и в случае каждого конкретного судебного разбирательства вывод остается за судьей, который, конечно, может опираться на лингвистические экспертизы. А может и не опираться.
Все это уже один раз было обсуждено вместе с принятием закона о защите детей от негативной информации, причиняющей вред их здоровью и развитию. Уже был высмеян чудесный список запрещенных слов, распространявшийся в блогах в сентябре 2012 года.
Список был составлен сотрудниками одной из редакций на свое усмотрение, для внутреннего употребления и, как понятно, вне всякой связи с лингвистикой. Говорить тут уже больше не о чем, тема слишком избита. Но очень уж навязчивым выглядит возвращение законодательной практики РФ к одной и той же проблеме, которую невозможно решить таким образом. Да и проблему здесь можно увидеть, только очень постаравшись.
Меня крайне занимает вопрос: какие СМИ являются депутатам и инициативным гражданам в тревожных снах о судьбах родины?
Неужели когда–то губы ведущей вечернего выпуска новостей на Первом канале сложились в слово из трех букв? Или "Российская газета" выступила с матерными частушками? Или падающий индекс РТС был обогащен в прямом эфире емким комментарием финансового аналитика? Где он, этот мат, несущийся с голубых экранов и из радиоприемников, бьющий по глазам со страниц деловых изданий и глянцевых женских журналов? Или, может быть, вся законодательная машина направлена всего–навсего против канала "ТНТ" с его "Домом–2" и Comedy Club?
Где еще законодатели и инициативные группы граждан приобретают свой болезненный речевой опыт? И не следует ли им для начала расширить свое коммуникативное пространство?
Или хотя бы вооружиться здравым смыслом Семена Семеновича из миниатюры Хармса "Оптический обман":
"Семен Семенович, надев очки, смотрит на сосну и видит: на сосне сидит мужик и показывает ему кулак.
Семен Семенович, сняв очки, смотрит на сосну и видит, что на сосне никто не сидит.
Семен Семенович, надев очки, смотрит на сосну и опять видит, что на сосне сидит мужик и показывает ему кулак.
Семен Семенович, сняв очки, опять видит, что на сосне никто не сидит.
Семен Семенович, опять надев очки, смотрит на сосну и опять видит, что на сосне сидит мужик и показывает ему кулак.
Семен Семенович не желает верить в это явление и считает это явление оптическим обманом".
