"Деловой Петербург". Переписать историю - перетасовать колоду

Взять хотя бы знаменитое сочинение Карамзина. Как заметил неизвестный автор лучшей, по мнению Пушкина, русской эпиграммы: "В его "Истории" изящность, простота / Доказывают нам без всякого пристрастья / Необходимость самовластья / И прелести кнута".

Сам Александр Сергеевич тоже писал на эти темы, да так, что его венценосный цензор Николай Павлович высочайше не допустил к печати пушкинскую "Историю Петра Великого" — по причине "множества неприличных замечаний".

Но установка на непротиворечивость, если она слишком тотальная, может дать весьма ядовитые плоды. Уж на что не любил противоречий товарищ Сталин, однако свою главную историческую книжку назвал "Краткий курс истории ВКП(б)".

Узнав о существовании этого учебника (после ХХ съезда его изъяли из обращения), я недоумевал: почему курс краткий, ведь никакого другого при Сталине и быть не могло? Потом сообразил, что даже Сталин оставлял себе лазейку на случай, если бы ему вдруг пришлось отвечать — почему ты это не осветил, почему о том не поведал?

А он бы и ответил: "Так это же краткий курс, обо всем и не расскажешь". Или возьмем самую официальную советскую версию войны — книгу "Великая Отечественная война", выпущенную Воениздатом в 1970 году. И сразу же прочитаем, что еще в 1938 году СССР "был полон решимости обуздать агрессора", для чего хотел выставить 10 000 танков. Но на следующей странице было написано, что в 1939 году СССР к войне готов не был, а на третьей странице сказано, что летом 1941 года у советских войск был всего 1861 новый танк и "значительное количество танков устаревших конструкций".

Противоречие? Да нет. На обложке, под названием, было добавлено "краткий научно–популярный очерк". А краткий, да еще и популярный, очерк — дело такое, если и найдутся там противоречия, их и исправить можно. Когда полный напишем. Не написали до сих пор, кстати.

А вот первый учебник истории, по которому я знакомился с прошлым своего отечества, назывался "Рассказы по истории СССР". Именно рассказы! Каждый рассказ обязательно заканчивался какой–нибудь победой — русского оружия, русской науки или русского духа. Авторы рассказов как–то ухитрялись одновременно хвалить и князя Александра, и царя Петра, и бунтовщика Пугачева, и вождя Ленина, а вот ни Сталина, ни Хрущева в учебнике вовсе не было. И действующего вождя Брежнева было совсем мало. А уж про то, что в 1980 году согласно программе КПСС в Союзе должен был наступить коммунизм, в конце 1970–х детям и не рассказывали.

Тому, кто будет сочинять "Полный курс истории РФ", не позавидуешь. Только за последние 100 лет у нас случилось три революции, две гражданские войны и одна "геополитическая катастрофа", четырежды менялся государственный строй и экономическая система. И как прикажете все это трактовать, чтобы без противоречий?

С одной стороны, у нас умеют, как в песне: "был Якир героем, стал врагом народа". С другой стороны, именно в результате "геополитической катастрофы" державными "министрами–капиталистами", заказчиками учебников, стали те, кто в любимом ими СССР был никем. И как все это назвать, чтобы, как выражался сталинский премьер товарищ Молотов, получилось бы "совершенно точное определение"?

Замечательный российский историк Сергей Иванов как–то заметил "История… не колода карт, готовая к очередному перетасовыванию… Это плотный, густой поток туго взаимосвязанных событий, лиц, ментальных конструкций". Но начальство упрямо снова и снова желает перетасовать карточную колоду истории, и не только потому, что рассчитывает сдать себе из–под стола сразу четырех тузов. Приказывая написать "непротиворечивую историю", начальник хочет выбить из головы народа мысль о том, что исторический выбор мы делаем ежедневно, этого даже не замечая. Мы творим историю каждый день, выбирая, что смотреть, что читать, что любить. В действительности история представляет собой цепочку развилок, и повседневная деятельность людей, преследующих собственные цели, может сдвинуть общество в ту или иную сторону вопреки желанию начальника. И порой только отдаленные последствия могут прояснить истинное значение сделанных нами подлинно исторических шагов.