"Выходной Петербург". Тогда ты будешь в тренде

Сергей, почему так много говорят про интернационализацию образования?

— Дело в том, что по всему миру сейчас наблюдаются радикальные темпы прироста иностранных студентов. Если в начале 2000–х годов их в мировом масштабе было около 2 млн, то в 2008–м это число выросло процентов на 80, а сейчас их за 4 млн. Таким образом, с начала 2000–х годов в мире в 2 раза выросло число студентов, которые учатся за границей!

В чем причина?

— Отчасти это связано с большей доступностью образования. Кроме того, снизились разного рода издержки — информационные, транспортные. Каждое десятилетие тарифы на авиаперевозки снижаются процентов на 20–30, поэтому развиваются и туризм, и образование. На ускорение роста международного образования повлияло и то, что в Южной и Восточной Азии, в первую очередь в Китае, быстро растет средний класс. Ведь высшее образование в развивающихся странах — продукт прежде всего для среднего класса. В мире в среднем 25–27% выпускников школ идут в вузы, а в развитых странах — более 70%. Поэтому, когда в Азии растут доходы, происходит и рост спроса на более дорогие услуги, такие как образование и здравоохранение — два центральных и принципиальных продукта для среднего класса. В итоге и такой продукт, как международное образование, стал не столь дорогим. Раньше такое образование могли себе позволить немногие, теперь это не так. Еще один аспект роста интереса к международному образованию — появление международных рейтингов. Первый такой по–настоящему мировой рейтинг появился относительно недавно, в 2003 году. Еще 10 лет назад международных рейтингов не было, а сегодня мы к ним уже привыкли, более того, некоторые страны открывают программы с большими расходами на продвижение в таких рейтингах.

Но национальные образовательные рейтинги существуют уже давно…

— Да, и в этом смысле одна из самых продвинутых стран — США. Рейтинги в Европе были обычно привязаны к ведущим деловым изданиям соответствующих стран. В Германии такие рейтинги публиковали журналы "Шпигель", "Штерн", "Фокус". Но мировых рейтингов не было, пока по запросу китайского правительства его не сделал один из шанхайских университетов. Этот рейтинг (ARWU — академический рейтинг мировых университетов. — Ред.) делался для конкретных целей, чтобы определить, в какие университеты можно посылать китайских студентов. Затем появился и рейтинг лондонской "Таймс", есть и другие рейтинги. Теперь, если я родитель, у меня есть шкала, по которой я прикидываю, в какую страну я могу послать своего ребенка. Потом появились и рейтинги по отдельным областям знаний. Все это сильно подстегнуло процесс интернационализации образования.

Какие страны лидируют?

— Самая большая доля иностранных студентов, если не брать весьма небольшой Люксембург, — в Швейцарии, Австралии и Британии. Там их около 20% от общего числа студентов. Далее, с 15%, идут Австрия, Германия, Франция. В США абсолютные цифры большие, но иностранцев среди учащихся всего 3,5%. Дело в том, что в США гигантский национальный рынок образования, который не очень зависит от международного. Но есть университеты, которые на слуху, такие как Гарвард, там много иностранных студентов, они берут лучших со всего мира.

Нынешний мир устроен так, что победитель получает все. Есть вузы, которые на слуху, и туда большой наплыв. Россия поздно начала заниматься интернационализацией образования, кроме того, наша страна не считается особо инновационной. В чем именно состоит наше конкурентное преимущество?

— Есть школьное образование, которое многое решает в преимуществах страны. Сергей Аверинцев говорил, что школьный учитель определяет интеллект нации. Но где этот учитель будет воспитываться сам? Мне кажется, школьные педагоги должны воспитываться скорее в классических университетах. Если говорить о школе, наше главное достижение — это математическое образование. Все, что касается математики, — наши сильные стороны. Наши успехи в мировых чемпионатах по программированию — закономерное следствие этого. Кстати, Варшавский университет считается одним из лучших, потому что там прекрасные традиции математического образования, которые сложились во многом еще во времена Российской империи.

У нас еще остается критическое число педагогов, дающих прекрасную математику. В силу многих обстоятельств — потому что мы делали ракеты, потому что у нас много инвестировалось в математические и физические факультеты, где у нас была прекрасная математика. Но в университетах математика вымывается быстрее, чем в школах. Ведь профессора более мобильны, они легко уезжают за границу. Школьные педагоги не так мобильны, ведь за границей, чтобы преподавать в школе, требуется очень много документов. Например, во Франции для этого нужно сдать много экзаменов, естественно, на французском, а твои опубликованные работы не будут ничего значить. В университетах все значительно проще: там уже не спрашивают национальный язык, достаточно английского.

А кроме математики?

— Иностранные студенты приезжают за знаниями, которые котируются на мировом рынке. Ясно, что, если российские компании себя в какой–то отрасли показывают, стоит к нам ехать, чтобы учиться этим специальностям. Хотя бы ради завязывания нужных контактов. У нас есть два продукта: все, что связано с энергоресурсами, ведь Россия еще долго будет энергетической державой, и военная отрасль. Есть и третий продукт — это мозги, но он для тех, кто с математикой дружит. К нам в инженерные вузы, чтобы изучать энергетику, едут и чтобы изучать военное дело, но в основном это закрытая тема.

К международному образованию применима логика рынка. Любые компании, которые работают с растущим рынком, заинтересованы в том, чтобы иметь там свою паству, иметь людей, которые потом могут выступать посредниками. Россия — растущий рынок, и хотя мы растем меньшими темпами, чем Китай, на нас, безусловно, стоит смотреть, стоит приезжать в Россию, чтобы учиться. В этой логике есть место даже для гуманитариев, здесь широкий сегмент. Можно приезжать просто учить русский язык. В пятерку самых популярных российских вузов среди иностранцев входит Российский университет дружбы народов, который не предлагает образование в области энергетики или производства военной техники. Он дает гуманитарное образование — это политология, социология, языки. Но он ценен как канал, который был создан еще в советское время, чтобы студенты из–за рубежа могли завязать контакты в России. Мы можем обучать экономике, менеджменту, межкультурным коммуникациям, но здесь предмет будет не так важен, как знакомство со средой. Треть из двадцатки самых популярных российских вузов среди иностранных студентов — это медицинские вузы. Медицинское образование у нас неплохое. Иностранцы едут к нам учиться медицине. В принципе логика очень проста: какая у нас доля ВВП, такая доля и на рынке образования. Мы можем переплюнуть других на рынке образования в сфере энергетики, но в других сферах мы можем рассчитывать на 5%. А сейчас чуть больше 2%. Нам есть куда расти.

У нас государство очень активно в области высшего образования. Но насколько эффективны эти действия?

— Первая тема здесь — расходы на образование. Когда мы говорим об эффективности, инвестиции в образование должны опережать инвестиции, которые идут в экономику. По доле расходов на образование мы отстаем от развитых стран в 1,5–2 раза. Раз у нас нет ресурсов на массовые вливания, предлагаются точечные. Выделено несколько кластеров–университетов. Есть кластер национального достояния — это МГУ и СПбГУ. Есть университеты, которые отнесли к кластеру национальных исследовательских. Например, МИФИ силен в сфере подготовки ядерщиков, которая считается сферой конкурентного преимущества. Если говорить о гуманитарных вузах, в этот кластер из них входит только один — это Высшая школа экономики. Есть кластер университетов, которые называются федеральными, в них тоже вкладываются деньги. И появился четвертый кластер, так называемая группа "5–100", которая состоит из федеральных и национальных исследовательских ("5–100" означает пятерку российских университетов, которые должны попасть в сотню лучших по международным рейтингам. — Ред.). Они имеют отдельное дополнительное финансирование. В них инвестируют, чтобы они были более заметны в рейтингах. Это попытка не единственная в мире. Самая заметная попытка была китайская, у них было три волны инвестирования. Но там речь шла о $1–1,8 млрд на университет, а у нас говорится о суммах от 600 млн до 1 млрд рублей. Исходя из этих пропорций, у нас небольшие перспективы. Нужны другие деньги — нельзя войти в "5–100" без сравнимых бюджетов. Есть один рецепт, чтобы быть среди ведущих университетов: у тебя должны быть самые талантливые преподаватели и самые талантливые студенты. Но это очень мобильный рынок. Самому талантливому неважно, где он родился, он будет работать в другом месте, его купят. В чем успех бесплатных онлайн–платформ, когда самыми престижными вузами мира предлагаются курсы бесплатно? Дело в том, что это дает возможность контролировать успехи тех, кто принимает участие в проекте, и лучших приглашают учиться за стипендии, делают им индивидуальные предложения. Мы считаем, что нужно стричь деньги со студентов, а здесь им, наоборот, дают гигантские деньги. Почему? Потому что они концентрируют у себя таланты, а потом этот концентрат продают особым образом — через программы фандрайзинга. И в том числе продают американскому государству, которое финансирует центры компетенции.

А есть ли у нас инфраструктура, которая позволит эффективно тратить выделенные деньги?

— Это абсолютно не проблема, вопрос только в управленческой команде. Таланты живут хоть где, если для них создать условия. Есть ли у нас достаточное количество менеджеров, которые способны переварить эти деньги, если они появятся? Такие деньги пока не ожидаются, если честно, но результат — это, в общем, производная от ресурсов. Менеджеры покупаются, как и все остальное. Это непросто, но это путь.

Если посмотреть на "Сколково", которое финансируется очень хорошо, то прорыва мы не наблюдаем…

— Если говорить о "Сколково", то это серьезные деньги на российском небосклоне, но это копейки во всей системе образования. Но результаты уже выдающиеся — не по количеству нобелевских лауреатов, а по репутации. "Сколково" привлекло внимание мирового профессионального сообщества тем, что там начинают делаться подобные проекты, тем, что государство заинтересовано, тем, что президент и премьер бывают там. Репутация академическая важна. В рейтинге QS 40% зависит от академической репутации вуза. А репутация создается через обмены, конференции, через то, что в университете что–то происходит. В этом смысле "Сколково" имеет отдачу. Ее трудно пока измерить, потому что трудно измерить академическую репутацию страны. Мы измеряем, однако, академическую репутацию вузов, которые участвуют в проекте. "Сколково" не участвует в рейтинге вузов, но влияет на рейтинг страны.

Вы ведь тоже хотите сделать акцент на международной программе. Чем можно завлечь иностранцев в Петербург?

— Мы уходим от филиальной модели 1990–х годов, которая стала привычна для России — когда никто не думает о качестве обучения, а думают о выкачивании денег и ресурсов для центрального офиса. Мы приходим к кампусной модели и стараемся развиваться сбалансированно, а не за счет только одной из своих частей. ВШЭ в Петербурге — это одна десятая часть от московского кампуса. По числу исследовательских подразделений мы не хуже, чем Москва, — у нас восемь лабораторий национального масштаба. Сейчас мы активно занимаемся строительством новых кампусов — мест, где мы будем базироваться в Петербурге. На Васильевском острове и на ул. Кантемировской, где у нас будет создаваться Школа экономики и менеджмента. В концепцию развития до 2020 года мы заложили несколько важных идей. Первая — та, что мы не хотим превращаться в большой университет. Мы хотим остаться небольшим университетом — то есть иметь до 5 тыс. студентов. При этом многие студенты смогут знать друг друга лично. Количество преподавателей планируется к 2020 году около 350. Вторая идея состоит в том, что мы хотим быть очень интернациональным университетом. Следуя этому важному мировому тренду, мы могли бы использовать преимущества Петербурга. Петербург по качеству жизни сравним с Москвой, а по стоимости жизни ниже. Здесь меньше транспортные издержки, и, что очень важно, город имеет важный ореол интеллектуально–культурного центра, центра, в котором хочется провести несколько лет своей молодой жизни. Иностранные студенты сюда едут. По данным Минобразования и науки, интернационализация Петербурга выше, чем Москвы, на четверть. Это существенно. Интернационализация важна еще и как удобный способ движения вверх в академическом развитии. Если с тобой дружат представители ведущих университетов, то ясно, что ты и сам будешь развиваться. Очень важно, когда есть внешняя оценка твоих успехов: например, международная аккредитация, оценки качества образования и прочее. Кроме того, у нас нет отдельных бесплатных мест для иностранных студентов, так что если он сюда приехал, он уже нас выбрал по каким–то критериям, мы, наверное, не самые плохие. В этом проявляется возможность оценки не со стороны Министерства образования, а со стороны рыночных сил. Еще один акцент: мы считаем, что наше будущее — это, конечно, междисциплинарные программы и проекты. За историю науки были разные волны — волны роста интереса к научной специализации, волны интереса к интеграции наук, междисциплинарности. Сейчас идет эта волна, потому что междисциплинарность больше востребована бизнесом. На этом делаются деньги. Междисциплинарность — отгадка успеха очень многих университетов, которые сильно росли в академических рейтингах. Например, корейские университеты, у которых за 3 года был прирост на 100 мест, добились успеха именно за счет акцента на междисциплинарные программы. Есть примеры и среди таких новых европейских университетов, как Маастрихтский университет. Нужно инвестировать в междисциплинарность — тогда ты будешь в тренде и тогда ты будешь рядом со многими продвинутыми университетами. Мы выбрали для развития три междисциплинарных сферы. Первая — это городское развитие. Это и миграция в город, и образование, здравоохранение, планирование городского пространства и т. д. Вторая большая тема — разнообразие и толерантность, это более гуманитарная тема, тема тоже про нашу жизнь. Разнообразие может быть и экономическое — кстати, есть и лаборатория по экономике разнообразия, которая открылась в Российской экономической школе. И третья сфера — это цифровое общество. Три года назад у нас появилась лаборатория интернет–исследований, за которую мы конкурировали с Российской экономической школой и победили. Эта лаборатория не занимается программированием или технологиями, она занимается социальными последствиями и использованием всего этого. Мы рассчитываем работать совместно с ИТМО, который силен в информационных технологиях, и эта тема точно будет среди самых спрашиваемых. Соединение Интернета с экономикой — очень перспективное направление.

Важно, кому интересны наши исследования, каким слоям населения, какому сегменту рынка. Уловить, понять законы этого — это точно стоит денег.