Рецензия театрального критика Дмитрия Циликина на спектакль "Вино из одуванчиков" в ТЮЗе
Могу понять пристрастие режиссеров к художнику Александру Шишкину — с ним не пропадет даже тот спектакль, который без Шишкина — пиши пропало. Например, постановщик "Вина из одуванчиков" Адольф Шапиро призывает Шишкина не впервой. И такого сцена нашего ТЮЗа еще не видела.
Вернее — сцена и зал вместе. Шишкин поделил их так, что зрители сидят на одном краю планшета и в боковом секторе амфитеатра, а игровое пространство — оставшаяся часть сцены, кулисы и две трети амфитеатра: оно поросло настоящими голыми деревьями, там обитают игрушечные птицы и зверье, которые, надо думать, водятся в лесах окрест Гринтауна, штат Иллинойс. Житье–бытье населения этого городка от мала до велика и есть содержание знаменитой повести Рэя Брэдбери.
Поверх ступеней амфитеатра положен наклонный помост, с него можно съехать на роликах вниз или подняться наверх, к выходу из зала, декорированному лампочками, как цирковой форганг. Туда, в частности, восходит полковник Фрилей. Его играет Сергей Дрейден.
Могу понять и пристрастие режиссеров к этому артисту. Дрейден — сам себе театр: он сочиняет и строит роли как захватывающие музыкально–пластические партитуры, полные стремительно сменяющих друг друга острых, часто гротескных, но притом безупречно укладывающихся в логику характера деталей. Вот и полковник — обездвиженный старик, то и дело впадающий в маразм, но тут же из него выныривающий, чтобы поделиться россказнями о былых сражениях с навестившими его пацанами. Он звонит другу–ровеснику в Мехико, чтобы тот дал ему послушать шум мексиканской улицы, хоть бы и в телефонной трубке, — Дрейден удивительно играет это наслаждение иллюзорным воспоминанием, когда все остальные наслаждения давно уже исчерпаны или недоступны. Он заставляет двигаться немощные ноги, шажок за шажком, накидывает на протянутую над головой бельевую веревку мундир и идет, цепляясь за него, — буквально как Мюнхгаузен из болота, тащит самого себя за шиворот. Под мундиром обнаруживается отсутствующая (пустой рукав) рука — выразительная метафора смерти: по ту сторону руки–ноги целы и действуют. Актер своими мастерством и личностной значительностью умудряется спасти ужасающую режиссерскую банальность — умирая, герой медленно уходит в луче света.
Но от следующей банальности в манере советской режиссуры 1970–х уже не спастись: является целый оркестр молодых людей, играют "Бесаме мучо" как траурный марш, складывают один за другим инструменты на то место, где сидел полковник, они образуют как бы надгробный памятник — постановочный прием, старомодный, как плащ "болонья" и прическа "хала"…
Столь же безвкусны и натужные политические аллюзии. А. Я. Шапиро хочет сообщить, что детство и старость, жизнь и смерть не знают географических и национальных различий и вообще нет ни еллина, ни иудея. В доказательство этой свежей мысли на эстраде в глубине периодически возникают певицы (скверного качества), одна в "Давай закурим" акцентирует: "Вспомним, как на Запад шли по Украине", другая вообще надсадно голосит "Пiсню про рушник". Вообще же "музыкальное оформление Владимира Бычковского" — попурри из настолько несоединимых произведений, что его следует назвать антимузыкальным.
К нашему многолетнему знанию о прекрасных актерах Ирине Соколовой, Николае Иванове, Валерии Дьяченко, Сергее Бызгу спектакль, увы, ничего не добавляет. Но кроме мэтров занят еще и третий курс Л. В. Грачевой в Театральной академии. Вот про студентов хотелось бы знать следующее: чему их учили два года и, главное, почему их вообще приняли.
