В Госдуме предложили заселять китайцами пустые российские деревни. Однако с массовым китайским переселением Россия уже сталкивалась еще в 19 веке — и результаты получились неоднозначные, отмечает редактор dp.ru Михаил Шевчук.
Депутаты Госдумы, которые не могут остаться в стороне ни от чего, на фоне крепнущей дружбы с Китаем предлагают заселять пустующие деревни России азиатами. Многие из них сейчас уверены, что Китай — чуть ли не единственный источник решения всех российских проблем. Однако с массовым китайским переселением Россия уже сталкивалась — и результаты получились неоднозначные.
Пока
Владимир Путин
набрасывал шаль на супругу председателя КНР Си Цзиньпина, сотрясая блогосферу своим поступком, депутат от ЛДПР Илья Дроздов заявил, что в опустевшие российские деревни нужно "завозить в нужном количестве трудолюбивых китайцев, японцев и северных корейцев", понимая, видимо, что корейцев южных заманить вряд ли удастся.
Депутат Дроздов, скорее всего, развивает идею Дмитрия Медведева: еще в июле правительство одобрило планы по привлечению китайской рабочей силы на Дальний Восток сверх квот. И глава ФМС Константин Ромодановский сказал тогда, что ничего ужасного в этом не видит. Речь, мол, идет о привлечении великолепных законопослушных специалистов, хорошо управляющихся своей диаспорой. И то верно — если в Приморье китайцы сгодятся, почему бы не подумать и о других регионах. Вымерших деревень у нас хватает.
У России имеется исторический опыт по привлечению китайских рабочих. Оно началось в последней трети XIX века и быстро приняло массовый характер. Если по переписи 1897 года в России жили 57,5 тыс. китайцев, в основном на Дальнем Востоке и в Сибири, то в 1910 году — уже 116 тыс. на одном только Дальнем Востоке. И это официально! А с учетом нелегалов, по оценкам специалистов, их количество следовало удвоить. Однако приток мигрантов из России также был значительный, поэтому доля китайского населения все равно колебалась в районе 10%.
Читайте также:
Авторская колонка
Чем Россия заплатит за дружбу с Китаем
Эффект получился двоякий. С одной стороны, китайцы действительно работали много, а просили мало. Их с удовольствием привлекали на стройки, на добычу золота и пушнины, на фермы и так далее. С другой — быстро выяснилось, что трудолюбивые китайцы не такие уж законопослушные. Китайские коллективы становились закрытыми, дело стало доходить до открытых конфликтов, вытеснения русских рабочих с приисков и даже до того, что китайские экспедиции, заходя дальше на север, самовольно облагали данью коренные народы, а добытое золото утекало в Китай. В приморских городах стали возникать гетто, пользующиеся дурной славой, а Пекин намекал на то, что мог бы взять на себя управление китайцами в России. Генерал–губернаторы требовали ужесточения миграционной политики, но натыкались на сопротивление предпринимателей, которым дешевая рабочая сила продолжала нравиться.
Советская власть к китайцам–пролетариям отнеслась поначалу восторженно. В Москве открыли для них специальный университет, на Дальнем Востоке китайцев стали выбирать депутатами в советы, выпускались газеты на китайском. Китайцы, кстати, жили еще и в среднеазиатских владениях СССР. Однако затем, как и для всех, последовали реформы и репрессии, и в 1930–х азиаты стали массово покидать страну рабочих и крестьян. В 1950–х Никита Хрущев (по другим данным, идея исходила от Мао Цзэдуна) предлагал привлечь на работы в СССР китайцев. По его подсчетам, требовался миллион человек — и первые партии даже отправились на лесосеки, но оказалось, что и рук рабочих столько не нужно, и обеспечивать их нечем.
Таким образом, между Москвой и Пекином было уже три раунда горячей любви: и при царях, и при большевиках. Сейчас представляется еще одна возможность проверить, изменилось ли что–либо. Ведь и царские губернаторы, и Хрущев в конце концов приходили к выводу, что китайцы "хотят таким образом внедриться".