Рецензия на спектакль "Письма из пепла"

Так (по свидетельству принца Гамлета) погибают замыслы с размахом, вначале обещавшие успех.

Счастливая идея — взять "На поле чести" Исаака Бабеля, цикл малюсеньких рассказов, представляющих собой переложения текстов французских солдат и офицеров, участвовавших в боях Первой мировой (писатель, как известно, свободно владел французским). Рассказики эти большей частью состоят из диалогов — вот и готовая драматургия. Не менее плодотворная мысль — пригласить художницу Анастасию Юдину: она придумала для тесной Малой сцены БТК на редкость эффектную и эффективную сценографию. По бокам игровой площадки — корявые стены с проемами–проломами, как бы остовы разбомбленных домов. Поперек — ржавая плоскость: что–то вроде боковины гигантского броневика, в ней есть окошко, открывающееся со страшным металлическим лязгом, из него высовывается, разумеется, дуло, смутно видно лицо того, кто держит оружие. И — почти всегда выстрел, почти всегда кто–то падает с размаху. Падает в какой–то черный прах, толстым слоем устилающий пол. По нему проложены рельсы, ведущие впритык к первому зрительному ряду, так что эта стена то наезжает, угрожающе скрежеща, прямо на нас, то задвигается вглубь, открывая пространство.

Кроме того, эта исцарапанная, прошитая грубыми заклепками брутальная поверхность служит экраном — на нем под завораживающий Траурный марш из Первой симфонии Малера крутят хронику времени действия бабелевского повествования, хроника эта начинает спектакль и разделяет его части.

Первая — финальный у Бабеля рассказ "Квакер": конюх, молодой парень Бэккер, мучает старую лошадь–доходягу, а военный шофер квакер Стон ее кормит и защищает. Стона играет Дмитрий Чупахин — его герой аккуратен, подтянут, строг. Зато Бэккер Михаила Гришина — симпатичный раздолбай. А коняга у Рената Шавалиева — своевольный, но привязчивый. На него, а потом и на других персонажей садится трогательная бабочка — она трепещет на гибком пруте в руках прячущейся в кулисах Марии Сумароковой: опытный зритель узнает тут цитату из легендарной товстоноговской "Истории лошади".

Потом Шавалиев превратится в лейтенанта, от лица которого ведется рассказ "Семейство папаши Мареско": этот самый папаша (им стал Гришин) приходит на разбомбленное кладбище, чтобы похоронить то, что осталось от его семейства, — в погреб, где они прятались, угодил снаряд. Лейтенант заглядывает в мешок, и его буквально рвет от увиденного. И вообще, рассказывая обо всех этих ужасах войны, актеры начинают пережимать, напрягаются, натужно изображают экстатические эмоции. Режиссер Андрей Смолко, поначалу дав волю игре (может ли быть более откровенная театральная условность, чем когда мужчина изображает лошадь?), потом зачем–то потребовал от исполнителей натуралистического поведения по дурно понятым законам "школы переживания". Они держат мучительные, ничем не оправданные и не наполненные паузы, а когда впадают в истерику, переходят на крик — испаряется обаяние, которым и Дмитрий Чупахин, и Ренат Шавалиев (хорошо знакомые по работам "Мастерской" при БТК) наделены в высшей степени.

В очередной раз грохочет металлическая ставня, закрывающая амбразуру в стене, гремят все новые выстрелы, надрываются голосовые связки, тела опять валятся на пол, взрыхляя устилающую его темную субстанцию… Казавшееся поначалу выразительным становится назойливым, уже и Малер с кинохроникой от бесконечного повторения осточертевает, и вот наконец спектакль — если воспользоваться подходящими войне глаголами — лежит и не дышит. Хотя и делает вид, что продолжается.