Театральный критик Дмитрий Циликин — об опере "Пиковая дама" в Мариинском театре.
Если во время интродукции на авансцене мальчик возится с карточным домиком — надо ли сомневаться, что домик рассыплется в финале? Не надо, потому что режиссура Алексея Степанюка всегда состоит из таких стопроцентно просчитываемых тривиальностей. Хотя придется просидеть трехактный спектакль, чтобы в конце седьмой картины убедиться: предположение, сделанное в начале первой, подтвердилось. Впрочем, банальность режиссерского мышления не противоречит отсутствию в нем логики. Мальчик, названный в программке "маленький Герман", делает шаг в глубину сцены и оказывается командиром пацанов, играющих в Летнем саду в солдат. После чего, как положено, выходит взрослый Герман. Как один и тот же персонаж может одновременно быть видением из прошлого в условной реальности и настоящим мальчиком в Летнем саду? Однако здравый смысл никогда не был коньком г-на Степанюка.
Хотя, конечно, по сравнению с другими его опусами — например, с идущим здесь же, в Мариинке-2, "Онегиным", где Ленский предается плотским утехам с Ольгой в стогу, или с "Севильским цирюльником" в Концертном зале, где все "утешают" всех без разбора пола, возраста и социального положения, эта "Пиковая дама" — Степанюк-light. В ней разве что Герман в четвертой картине заваливает Лизу на пол, да и то почти в кулисе и на последних тактах. При этом только что помершая графиня неизвестно почему встает с кресла и удаляется, отвлекая внимание от пикантного сюжета, разыгрывающегося между ее невольным убийцей и внучкой.
К счастью, такими режиссерскими находками спектакль сдобрен не густо, и основную формообразующую функцию приняла на себя сценография Александра Орлова. С боков плавно выезжают и уплывают закрепленные на штанкетах золотые колонны, параллельно спускаются-поднимаются такие же лепные карнизы. С этими маневрами рифмуются полеты темных прозрачных завес — автоцитата из "Пиковой" 1999-го в постановке Александра Галибина, которую оформлял тоже Орлов. Сценографический балет настолько красив, что артистам разумнее всего было бы просто стоять и петь — в лучшие моменты так и происходит.
С арьерсцены бесшумно едет вперед огромная площадка с разноуровневыми ступенями, устланными коврами и уставленными канделябрами, — комната Лизы во второй картине напоминает роскошный гарем, еще и с золотыми арфой и клавесином.
Читайте также:
Рецензия
Рецензия на спектакль "Шоколадный солдатик"
В третьей картине — на балу екатерининского вельможи — золотое уже просто все, включая скульптуры, которые вскорости оживают и присоединяются к дефиле шикарных платьев от Ирины Чередниковой.
Костюмы — стилизация под поздний XVIII век, когда и происходит действие либретто Модеста Чайковского. Но давняя дискуссия о том, следовать этому выбору времени, или надо вернуть первую треть XIX века, как у Пушкина, или, допустим, перенести все в наши дни, для этого спектакля не актуальна. Его действие происходит все равно когда и неизвестно с кем.
Рядом с собранным, полным внутреннего достоинства князем Елецким (Владислав Сулимский) — граф Томский, которого Роман Бурденко отчего-то представил придурковатым гаером. Максим Аксенов — Герман старательно изображает тоже графа — Дракулу. 37-летняя Мария Максакова свела работу над ролью 87-летней Графини к надеванию на волосы сетки. И т. д.
Но как ни ставь эту оперу, а Петр Ильич свое возьмет. Вот, например, Ирина Чурилова — Лиза постепенно разошлась и так спела "Ах, истомилась я горем", что нельзя было не сопереживать.
И столь же проникновенно хор простился с несчастным Германом. И так же — часто в замедленных темпах, словно смакуя, — оркестр Валерия Гергиева озвучил гениальную партитуру.
