Рецензия на "Войну и мир" в БДТ

Меня тут позвали вместе с остальным народом, от свинарки и пастуха до премьер–министра, читать на канале "Культура" "Войну и мир". Потому полюбопытствовал: как же выглядит сей телемарафон? Оказалось, это всегда чувствуется, не только свинарки и пастухи романа прежде в глаза не видели, но и некоторые актеры, вроде бы люди культуры, — тоже. Так что сарказм Алисы Фрейндлих, мол, стар еще что–то про "Войну и мир" соображает, а млад — ни бельмеса, оправдан.

Вернее, не Фрейндлих, а "музейного работника Натальи Ильиничны", от лица которой она представительствует в спектакле Виктора Рыжакова. Сама Алиса Бруновна определила свою функцию так: "Я тут как штопальная игла". Эта "полная тезка Наташи Ростовой", элегантная немолодая дама, пересказывает узловые моменты сюжета, комментирует поступки персонажей, вставляет всякие забавные глупости из школьных сочинений типа того, что Наташа больше всего любила Родину и мужчин.

И герои вышли будто не из романа, а из этих сочинений. Всем придуман остро–гротесковый рисунок, подчеркнутый нарочитым клоунским гримом: белые маски, брови домиком, нарисованные завитки усов, нарисованная же слеза…

Костюмы (их, как и сценографию — уходящий в глубину дощатый помост, поперек которого легкие завесы из чего–то типа мятой бумаги, — сочинили Мария и Алексей Трегубовы) тоже почти цирковые. У мужчин панталоны с чулками, но, скажем, у Бориса Друбецкого (Сергей Галич) они сочетаются с панковским хаером и кедами. У дам черные турнюры смётаны белыми нитками. И надо видеть, как залихватски Марина Игнатова — княгиня Друбецкая и Александра Куликова — Катишь их откидывают — словно тигрицы бьют хвостами: это сцена препирательств из–за завещания графа Безухова. Князь Курагин (Василий Реутов) приводит в чувство беспутного сына Анатоля (Евгений Славский), макая его голову в ведро с водой. Пьер Андрея Шаркова — уютный колобок, сама фактура актера определяет комедийное решение роли. И т. д.

Скажу ужасную вещь: так поступить с Толстым очень правильно.

Да, знаем, Лев Николаевич — гениальный художник, эта проза — из лучшего, написанного по–русски. Но он невыносим в своем ригоризме. Он не оставляет нам ни малейшего права на собственное отношение. Если он ненавидит театр — тот должен быть высмеян, заклеймен, а лучше уничтожен. Если он упивается охотой — остальному человечеству надлежит присягнуть, что на свете нет ничего прекрасней. И посмей только получить удовольствие от театра, а к охоте испытать отвращение — суровый автор огреет тебя своей суковатой палкой.

А в спектакле нет заведомо любимых "положительных" и нелюбимых "отрицательных" героев. Любовь надо заслужить. Потому что поначалу все смешны, все нелепы, все клоуны. Но постепенно, как бы от обратного, проступают черты, которые у Толстого даны априори: доброта и душевная доброкачественность старших Ростовых (Дмитрий Воробьев, Ируте Венгалите), истинная любовь к детям старого князя Болконского — казалось бы, вздорного тирана (Анатолий Петров), истинная же совестливость Николая (Андрей Феськов)…

И Фрейндлих мало–помалу убавляет ироничную характерность своей Натальи Ильиничны, во второй половине спектакля пересказывает некоторые сцены Наташи Ростовой, а потом и читает ее реплики — и начинает светиться, как умеет только она. И ее финальные слова о жизни и смерти убедительны и проникновенны потому еще, что приуготовлены всем предыдущим нарастанием серьеза. Так что в конце хоровой мадригал Настасьи Хрущевой, исполненный всем миром, от ветерана труппы Георгия Штиля до самых юных артистов, звучит почти как реквием.