Писатель Дмитрий Глуховский о том, зачем страну распихивают по карманам

Все ваши предыдущие романы были про будущее, а новый рассказывает о настоящем времени. Почему вы решили изменить подход?

— Потому что настоящее стало интересным. Лет восемь назад, когда я писал "Метро 2034", настоящее было скучным, к тому же нам тогда казалось, что не к чему придраться. Это было время медведевской модернизации. Казалось, что протестная политическая деятельность сошла на нет, потому что Медведев перехватил протестную повестку. Он ведь говорил очень правильные вещи, другой вопрос, что то, что он делал, никак не было связано с тем, что он говорил…

Но в последние 2–3 года официальная повестка стала настолько мракобесна, что теперь очень интересно жить, смотреть, как система делает шаги к тому, чтобы все покатилось в тартарары. Можно наблюдать, как на государственном уровне моделируется фашизм. Мы ведь с вами не жили в период становления тоталитарного режима или даже симуляции такого становления.

Вы полагаете, что идет становление фашизма? Или что происходит симуляция его становления?

— В определенные моменты начинает казаться, что все очень даже всерьез. До некоторого времени это был постмодерн, пародирование людоедских практик первой половины ХХ века, в том числе и телевизионное пародирование. Телевидение используется для достижения виртуального эффекта — вместо того, чтобы заниматься реальностью. Зовешь статистов, казаков и отпускников, с их помощью что–то изображаешь, потом при помощи телеканалов и ток–шоу тиражируешь это на всю страну и создаешь "впечатление того, что". Создаешь впечатление становления тоталитарного государства — для того, чтобы задавить протест. Создаешь впечатление абсолютного путинского большинства — для того, чтобы переломить всех колеблющихся. Или (при Медведеве) создаешь впечатление либерализации — для того, чтобы успокоить людей, которым не терпится в будущее.

Это напоминает тезисы Ги Дебора об "обществе спектакля". Но почему, как вы полагаете, действующие власти не стремятся разработать настоящую идеологию, а не просто "сделать вид, что"? Нет запроса? Нет способностей? Нет интереса?

— Это люди сугубо цинические и очень прагматические. И у меня есть ощущение, что они совершенно ненасытны, просто Тимы Тайлеры какие–то. Видимо, их детство было настолько голодным, что им никак не удается наесться. Они все в себя запихивают и переварить не могут, но и наесться — тоже.

Это трагическая ситуация: у власти в стране находятся люди, совершенно не являющиеся государственными деятелями. Конечно, коммерсанты не могут править страной, но не могут этого делать и спецагенты. В Риме приход преторианцев к власти знаменовал наступление "последних времен" и предраспадное состояние. Преторианцы прекрасно предотвращают заговоры, охраняют императора, ловят злодеев, но при этом не обладают стратегическим мышлением. Они действуют как охранники. Власть в нашей стране поделена между охранниками и коммерсантами.

Коммерсанты относятся к государству, в котором живет народ, как к коммерческой корпорации, которой надо управлять, извлекая из нее личную прибыль, не думая об интересах народа. Народ для них — это в значительной степени обременение к территории. Они приобрели "квартиру с обременением", с бабушкой, которая там живет, и, пока она не преставилась, с квартирой ничего сделать нельзя. Квартира эта называется "Российская Федерация". Вроде бы существует некий социальный контракт и нельзя помочь бабушке умереть, но и никакого интереса ей помогать тоже нет. Надо просто ждать, пока она окочурится.

Создается впечатление, что люди находятся не на своем месте. Тем не менее они на этом месте очень хорошо закрепились. Но единственная задача, которую они решают, — это задача своего дальнейшего пребывания у власти. Они не пытаются сделать стране лучше. Они хотят имитировать вставание с колен, имитировать возрождение России в статусе великой державы, имитировать конфронтацию с Западом, имитировать модернизацию и так далее. У любого "государственного проекта" всегда обнаруживается конкретный бенефициар, чаще всего из числа друзей детства Владимира Путина.

Вам интересна их логика или то, как это отражается на обществе?

— Мне интересна реакция населения. Я ведь тоже не наследник какого–нибудь номенклатурного деятеля, которого с детства приобщали к секретам управления массами. Я, как представитель плебса, прохожу путь от состояния одного из голов поголовья скота и постепенно с помощью знакомых и собственного интереса начинаю разбираться в том, что находится за этой завесой пропаганды и полуправды.

И какова, по–вашему, реакция со стороны общества? Одобрение? Сопротивление? Равнодушие?

— Сначала население просто выживало. Потом ему дали поесть, и оно этому очень обрадовалось, потому что ему давненько не давали поесть. Также ему разрешили иметь жилье, машину и выезжать за рубеж. И этого хватило на 10 лет. Как только эти вентили — зарубежные поездки, жилье, еда — начали завинчивать, потребовалось на что–нибудь отвлечь население. Превентивно имитировав осаду нашей крепости западными силами мрака и тьмы, мы сами инициировали все эти кризисы.

То есть некоторое время людям было не до этого. Пока рос уровень благосостояния, работала мифологема о том, что мы никогда не жили так хорошо, как сейчас. Какая, мол, разница, сколько они воруют, если они воруют не из нашего кармана. И до поры до времени воровали действительно не из нашего кармана — если не считать некоторые отдельные истории вроде дела Магнитского. Но все остальные деньги воровались напрямую из недр, к которым народ никогда не имел никакого отношения или доступа. А вот в тот момент, когда они стали залезать людям в карман (потому что ресурсных денег перестало хватать), население начало приходить в движение.

Власть смоделировала конфликт с Западом, который позволил ей отвлечь внимание людей с внутренних проблем и переключить его на внешние, а заодно и объяснила все наши беды зловредным внешним воздействием. К тому же они получили возможность сказать, что, поскольку мы находимся в осажденной крепости, надо искать предателей внутри. Эта логика работает безупречно, и они ее применили. В этом плане в администрации президента на уровне менеджмента сидят неглупые люди. Думаю, что там обсуждались разные сценарии, и этот был выбран потому, что он уже неоднократно успешно применялся в самых разных странах.

А какой была бы реакция общества, если бы идеологию предложили всерьез? Если бы предложили по–настоящему строить империю с альтернативной Западу картиной мира, системой ценностей и путем развития?

— До крымских событий я всегда говорил, что у нас страна идеологического похмелья. 75 лет нам рассказывали о построении рая на земле и списывали на это все наши трудности и страдания. Потом власти нам вдруг сказали, что все это не так, что все, что они нам говорили про построение коммунизма, можно забыть, и посоветовали идти и заниматься своими частными делами, жить как хотим.

У них тоже в тот момент были важные дела по распилу и распределению социалистического хозяйства. На десять с лишним лет государство самоустранилось из идеологической сферы. Оно стало как будто бы государством технократов, которые не интересуются никакой идеологией. Да и население в те годы на любую попытку снова привить какую–нибудь идеологию реагировало бы с большим скепсисом и отвращением.

Но наступил другой момент. Согласно пирамиде Маслоу, сначала нация обеспечила вопрос с безопасностью (в Чечне), потом поела — и ей захотелось самоуважения. А самоуважение для нас — это возвращение статуса империи. Империя — это мощная и не исключительно русская идея. О возвращении имперского статуса так или иначе мечтает любая бывшая империя. Это касается даже, например, Венгрии, не говоря уже о Великобритании.

Поэтому меня перестало удивлять, как одни и те же люди могут впадать в благоговение при мыслях и о Николае II, и о Сталине. Они, казалось бы, противоположности, но в действительности никакого противоречия нет. И царская Россия, и сталинский Союз были империями.

Когда подростки говорят, что они любят Сталина, то очевидно, что дело не в Сталине, о котором они ничего не знают. Они знают про усы и про "всех расстрелять". Сталин — это мем. К конкретной исторической личности он имеет очень мало отношения.

Точно так же и Николай II — мем и символ империи. Люди просто хотят империю.

Так все–таки хотят?

— Безусловно. И глупо их в этом упрекать, мы были великой державой, которая десятилетиями наводила страх и ужас на соседей, и нас это вполне устраивало. Считалось необязательным, чтобы нас уважали, как уважают, к примеру, Японию.

Есть ли способ совместить жизнь в империи с полноценными гражданскими правами?

— Да, такие империи бывают. Соединенные Штаты Америки — именно такая империя. Внутри страны она демократична и дает людям свободы, а снаружи ведет себя как империя. Мне кажется, и мы вполне могли бы быть такой империей. Мы хотели бы жить в стране, где человек свободен, а его права защищены.

Думаю, люди чувствуют себя очень незащищенными. И запрос на величие державы — это сублимация: вместо решения вопрос о личной незащищенности переносится на более высокий уровень. Меня, может, никто не уважает, зато мою страну уважают все. Я — муравей, но вместе, как термитник, мы можем сожрать кого угодно. 86% граждан готовы под этим подписаться. Именно поэтому им нравятся танковые парады на Красной площади и российский флаг над Севастополем. Они соотносят себя с этими танками и считают, что боятся лично их.

Думаю, что мы хотели бы жить в стране, где можно в случае необходимости найти управу на незаконные действия полиции, где с помощью выборов можно убрать хотя бы мэра, а то и президента. Хотя президент у нас — это скорее символ, чем человек, физическое лицо. Именно поэтому никто не спрашивает, с кем он крестит детей в прямом смысле этого слова. Его округлые заявления и цитаты нравятся нам именно потому, что он по большому счету тоже мем. В общем, американская цивилизационная модель могла бы быть нам близка. В том числе поэтому мы себя все время с ними сравниваем. Они — конкурирующий проект.

Мой опыт жизни в Европе говорит о том, что русским проще найти общий язык с американцами, чем с европейцами. У вас не было такого ощущения?

— Я могу с этим согласиться. Американцы более разухабистые, так же, как мы. И они довольно душевные люди, в то время как европейцы достаточно зажаты и закомплексованы, это связано с их историей. У европейцев намного больше табуированных тем, в Америке это по большому счету только политкорректность. Не трогай черных и геев и говори все что угодно.

К тому же они, как и мы, — это плавильный котел, мультиэтническая история. У нас это происходит при доминировании русских. У них англосаксы, сформировав культуру и политическую систему, сейчас отступили на второй план. Поэтому нам с ними проще, к тому же они — тоже империя. Та самая либеральная империя, о которой рассуждал еще Сурков.

Мне непонятно, почему их модель не может работать у нас. Зачем нам это угнетение частной инициативы, одурманивание, подкармливание и запугивание — четыре кита, на которых у нас держится властная система. Может быть, разница именно в этом, в том, как люди оказались у власти. Люди, пришедшие к власти в США, — это меритократия. Даже если ты — ставленник Ротшильдов, ты должен себя доказать. А у нас у власти оказались очень случайные люди.

Один из главных в последнее время сюжетов на тему "власть и искусство" — битва авторов "Матильды" с депутатом Поклонской. Согласны ли вы с тем, что это ее частная инициатива, или за этим есть что–то еще?

— Такие персонажи, как Поклонская, полезны для власти. Они обозначают консервативный тренд. Люди во власти — в основном прагматики. Не говоря уже о том, что они чекисты, подвергшиеся профессиональной деформации — "кругом враги", "людьми можно манипулировать", "на каждого можно найти компромат".

Здесь как в ток–шоу. Надо позвать одного взвешенного человека, восемь оголтелых империалистов, одного маргинального демократа, желательно еврея, и какого–нибудь карикатурного украинца или американца. Эти последние будут мальчиками для битья, оголтелые будут брызгать слюной, и условный "Соловьев" (продавший душу дьяволу, но исключительно талантливый демагог), как будто бы модерируя эту дискуссию, повернет чашу так, что голосование с убедительным перевесом выиграет единственный взвешенный человек. Так устроено управление общественным мнением. Поклонская в определенном смысле выступает в общенациональном ток–шоу. Есть некоторое количество спикеров — Чаплин, Поклонская, Железняк. Это ток–шоу задает общенациональную повестку дня.

В какой степени модерируется это ток–шоу, в какой степени оно управляемо?

— Есть управление внутренней политики администрации президента России, оно занимается именно модерированием, работой с лидерами общественного мнения. Также там есть разного рода экспертные институты, разрабатывающие и предлагающие те или иные повестки.

Другое дело, что весь этот менеджмент сводится к ситуативному реагированию и к отвлечению внимания. По большому счету все это лишь гигантская дым–машина, которая не разрабатывает стратегию развития страны, а вырабатывает дымовую завесу. Стратегического мышления там ни у кого нет, есть только тактическое реагирование. Запад нам вот так, а мы им — вот так. Навальный вот это, а мы ему — вот это.

У этих людей нет проекта для страны. Они оказались во главе великой державы с очень драматической и кровавой историей. И они ощущают себя не на своем месте. Масштаб не соответствует роли. Эти люди, от Якунина до Медведева, — это люди из местного кооператива, которые вдруг встали во главе государства.

Вы начали наш разговор с того, что настоящее стало интересным. Вы бы предпочли, чтобы оно таким и осталось, чтобы было о чем писать, или все–таки лучше, чтобы стало немножко скучнее?

— Мне как наблюдателю и писателю, конечно, очень интересно. Хотя, скажем, и 2000–е были интересными, будучи вместе с тем и сытными. Мы начинаем это понимать только теперь. Тогда у людей немножко кружилась голова, казалось, что каждый следующий день будет лучше предыдущего. Теперь есть противоположное ощущение — что каждый следующий день будет хуже. И все же меня как наблюдателя сегодняшняя Россия завораживает.