Обвиняемый в вымогательстве взятки экс-министр Алексей Улюкаев заговорил о большой пользе его судебного процесса для русского народа. Однако вытянуть конфликт на исторический уровень здесь вряд ли получится, но вот дидактическая польза наверняка выйдет.
"Думаю, в исторической перспективе мое уголовное дело принесет пользу русскому народу",— произнес бывший министр экономического развития РФ Алексей Улюкаев в день, когда в Замоскворецком суде Москвы началось рассмотрение по существу его дела о вымогательстве взятки у руководства "Роснефти" за санкцию на покупку "Роснефтью" "Башнефти".
Когда человек, обвиняемый во взятке, начинает говорить о русском народе, это звучит важно — как замах на статус узника совести. Обвинение Алексей Улюкаев считает провокацией и в первый день слушаний заявил о том, что организовали эту провокацию ФСБ и лично глава "Роснефти" Игорь Сечин: "ФСБ несколько недель ждала, пока я приеду, но я не приезжал… Сечин лично позвонил мне и уговорил приехать", — цитируют экс-министра информагентства.
"Факты заключаются в том, что Улюкаев исключительно сам требовал незаконного вознаграждения, сам за ним приехал и сам уехал с деньгами", — отрезали в пресс-службе нефтяной компании. Улюкаев же утверждает, что показания Сечина ложны, а его, Улюкаева, возражения следствие в расчет принимать отказалось.
Не каждый день у нас судят министров, и еще реже министры, пусть вчерашние, выступают с прямыми обвинениями в адрес одного из самых влиятельных людей страны.
Но тезис о "пользе для русского народа в исторической перспективе" Алексею Улюкаеву стоило бы разъяснить подробнее. Бывают такие судебные процессы, которые становятся больше чем просто процессами и остаются в веках, потому что заставляют общество узнать о себе что-то новое и важное: что нельзя обвинять человека только на том основании, что он еврей, например, или что можно, оказывается, быть в оппозиции самодержавной власти и даже выстрелить в ее представителя, а еще недавно было нельзя.
Бывают и менее значительные процессы, которые, тем не менее, становятся важными для общества, потому что имеют подтекст, второй слой, более масштабный, чем первый, а подсудимый выступает в них символической фигурой. Допустим, выступает главным претендентом на участие в выборах от оппозиции, и тогда суд над ним по постороннему поводу тоже становится проверкой — можно ли быть сегодня в оппозиции власти и до какой степени.
Здесь же противоборства морально-этического характера, выходящего за рамки Уголовного кодекса и разделяющего общество на два лагеря, не просматривается. Сложно представить себе широкие общественные движения в поддержку Игоря Сечина и Алексея Улюкаева. Если первый еще может символизировать всесильность ближнего круга президента, то второй ничего не символизирует и не бросает ничему вызов.
Исторический процесс на тему власти и собственности в России из истории с "Башнефтью" мог бы получиться; но такой процесс уже был, главный фигурант отсидел свои 10 лет, и даже тогда без привлечения политического подтекста масштаб дела был бы совсем иным. Улюкаев же вовсе не тянет на символ сопротивления — для этого ему нужно было раньше изображать свободу мысли, что для чиновника в путинской России практически невозможно, и судят экс-министра сейчас, в общем, по тем самым правилам, которые он принял, когда пришел работать в правительство.
Алексей Улюкаев на следующих заседаниях может, конечно, начать обличать и шельмовать власть, из которой только что вышел, и рассказывать, что Сечин-де его просто-напросто развел, чтобы остаться и с разрешением, и с деньгами. Но с "исторической пользой для народа" вряд ли получится; чего-то нового о себе народ не узнает, так что польза от процесса выйдет разве дидактическая, в виде напоминания народу о бренности бытия и внятного подтверждения государственных приоритетов в текущий момент. Впрочем, в этих приоритетах и так никто не сомневается.
