В Музее–квартире Анны Ахматовой отметили юбилей события, ставшего роковым в истории послевоенной ленинградской литературы.
50 лет назад, 30 января 1968 года, в Белом зале Дома писателей прошел вечер творческой молодежи Ленинграда. Проводило его объединение экспериментальной прозы. На первом этаже одновременно открылась выставка картин художника–абстракциониста Якова Виньквецкого.
Литературную часть вел Яков Гордин, а Борис Вахтин заведовал обсуждением живописи. Выступавшие представляли, выражаясь метафорически, молодежную сборную ленинградской поэзии и прозы. Они уже были необычайно популярны. Слушатели, что называется, висели на люстрах. Иосиф Бродский декламировал "Остановку в пустыне", свои тексты читали Александр Городницкий, Елена Кумпан, Владимир Марамзин, Татьяна Галушко, Валерий Попов, Владимир Уфлянд и Сергей Довлатов. Его рассказ "Чирков и Берендеев" был воспринят с восторгом. Ведущему трудно было модерировать: публика рыдала от смеха.
На следующий день три начинающих литератора Валентин Щербаков, Николай Смирнов и Николай Утехин написали письмо в ЦК КПСС, Ленинградские обкомы партии и комсомола. В своем обращении они назвали вечер в Доме писателей "хорошо подготовленным сионистским художественным митингом". Обвинение было подобрано со вкусом: СССР только что разорвал дипломатические отношения с Израилем.
О Попове: "В новом амплуа, поддавшись политическому психозу, выступил Валерий Попов. Обычно он представлялся как остроумный юмористический рассказчик, а тут на митинге неудобно было, видно, ему покидать ставшую родной политическую ниву сионизма. В коротеньком рассказе Попов сконцентрировал внимание на чрезвычайно суженном мирке русской девушки, которая хочет только одного — самца, да покрасивее, но непременно наталкивается на дураков, спортсменов, пьяниц, и в этом ее социальная трагедия".
О Довлатове доносчики отзывались так: "Трудно сказать, кто из выступавших менее, а кто более идейно закален на своей ниве. Но чем художественнее талант идейного противника, тем он опаснее. Таков Сергей Довлатов".
Авторы письма в настроениях властей ориентировались: с оттепелью решено было заканчивать, наступала пора застоя. После вечера последовали административные выводы. Тех, кто еще не был членом союза, лишили возможности заниматься литературой профессионально. Хочешь печататься — делай это за границей, но для этого уезжай из страны навсегда. Эмигрировали Бродский, Довлатов, Марамзин. Городницкий перебрался в более либеральную Москву. Первый сборник поэзии Владимира Уфлянда появился только в 1993 году. Ленинградскую литературу вытесняли в подполье. Как писала в 1988 году умиравшая Татьяна Голушко: "Теперь, когда смертный объявлен час, Меня не догнать никому из вас, начальники жизни, политруки, — теперь это даже вам не с руки".
Никто из авторов доноса известности не добился, большой карьеры не сделал. Если бы не написанное ими злополучное письмо, о них бы никто и не помнил. Как и о других гонителях просвещения в нашем городе — тех, кто запрещал выставляться Павлу Филонову и Казимиру Малевичу, разогнал лучшее в мире издательство детской литературы во главе с Самуилом Маршаком, пытал в Большом доме Николая Заболотского и Ольгу Берггольц, десятилетиями не печатал Ахматову, травил Зощенко, выгнал из города Андрея Битова, Сергея Юрского, разрушил ТЮЗ Зиновия Корогодского, клал на полку картины Алексея Германа.
В начале 1980–х начальство, истребившее вокруг себя все живое, сообразило: с тогдашними полуписателями–получиновниками, художниками, умеющими написать разве что пограничника с собакой, авторами песен о Великом Октябре оно окончательно потеряло коммуникацию с населением. Что читают и слушают не членов союзов, а самиздат и тамиздат, музыку на заграничных пластинках или подпольно записанных кассетах. Пришлось самим создавать Ленинградский рок–клуб, писательский Клуб–81, Товарищество экспериментального искусства.
Но было уже поздно. Никто не пришел на помощь начальству в конце 1980–х. Как писала своим гонителям Анна Ахматова: "За меня не будете в ответе, можете пока спокойно спать. Сила — право, только ваши дети за меня вас будут проклинать".
История повторяется, и нетрудно предсказать, что через 50 лет вспоминать будут не Владимира Мединского, Юрия Полякова и не Елену Драпеко с Виталием Милоновым. А Леонида Парфенова, Кирилла Серебренникова, Андрея Звягинцева, Владимира Сорокина. И новые дети проклянут их гонителей.
