Управляющий партнер петербургского офиса одной из крупнейших юридических фирм мира Baker McKenzie Максим Калинин о последних крупных сделках M&A в Петербурге, в которых стороны долго думают, а потом требуют от юристов быстро действовать, о российских клиентах, у которых все хорошо даже в кризис, и о том, во что инвестируют сами юристы.
Максим, в России многие крупные международные юридические фирмы пострадали из–за сворачивания инвестиционной активности их иностранных клиентов. Как у вас?
— Неправильно говорить, что мы ориентированы на иностранцев. Сегодня среди наших клиентов много российских, и их число растет. Baker McKenzie, будучи международной фирмой, в то же время является и местной. Почти все наши юристы — российские, практикующие российское право. Просто они имеют возможность перенимать опыт у коллег из зарубежных офисов, а также привлекать их к своим проектам.
Санкции — это реальность, в которой нашим клиентам приходится жить и работать, и мы консультируем их по этим вопросам: могут ли они работать по тому или иному проекту, какие необходимы оговорки в договорах.
Определенное падение объемов — и не только у международных юридических фирм — я связываю в первую очередь с экономической ситуацией в целом. Основное направление Baker McKenzie — транзакционные сделки, объем которых в кризисные годы падает. Это общемировая тенденция в кризисные периоды. Как пример: в Ирландии в 2008 году не было совершено ни одной сделки с недвижимостью. Вообще ноль. При этом могу сказать, что серьезного падения оборотов Baker McKenzie в России не произошло. Есть небольшой процент снижения по выручке, но маржинальность мы сохранили на прежнем стабильном уровне. Наш бизнес построен на оказании практически полного спектра юридических услуг. Когда в одном сегменте убывает, всегда прибывает в другом — это закон сохранения энергии.
Вообще сегодня в Петербурге сделки есть?
Статистика сделок улучшается?
— Боюсь сглазить, но мне кажется, сейчас есть некоторое повышение активности M&A. Хотя многие проекты теперь дольше идут, потому что дольше взвешиваются риски внутри компаний, согласовываются ключевые решения. Клиенты медленнее и более выверенно принимают решения, а потом просят нас быстро подготовить сделку. Например, у меня сейчас идет сделка по продаже завода, над которой стороны думали 1,5 года.
Но это уже рыночные сделки, не дистрессовые? Ведь в 2014–2015 годах главным был принцип "продать предприятие, чтобы оно не завалилось совсем".
— Нет, я такой тенденции не наблюдал. Для нашего сегмента бизнеса это нехарактерная вещь. У нас есть практика, связанная с банкротством, но она в большей степени сфокусирована на взыскании долгов. Покупать distress–активы нашим клиентам неинтересно.
А кто ваши клиенты?
— У нас много клиентов из автомобильного сектора: много лет я обслуживал Ford, и этот опыт помог мне подружиться с автопромом. Так, в этом году я консультировал одного японского автопроизводителя по вопросам трудовых отношений, в частности сокращения численности и неполного рабочего времени. А другой автопроизводитель консультировался у нас, когда готовил иск об оспаривании забастовки. Еще мы сопровождали строительство сервисного центра MAN в Петербурге, которое завершилось в этом году.
Различные компании FMCG–сектора. Например, мы консультировали пивоваренную компанию "Балтика" в четырех коммерческих спорах с поставщиками и торговыми контрагентами. Нефтегаз сейчас поднимается в Петербурге в силу ряда экономических причин, связанных с переездом определенных компаний. Одну из этих крупнейших нефтяных компаний мы в этом году консультировали по вопросам приобретения юридического лица, имеющего лицензию на недропользование.
Многие международные юрфирмы предпочитают строить свой бизнес так, чтобы поменьше контактировать с российским правосудием. Вы тоже считаете, что избежать спора лучше, чем выиграть его?
— Знаете, мы внутри фирмы считаем, что судебный процесс — это тоже своего рода сделка. И в любом случае идти или не идти в суд — это решение клиента. И надо прекрасно понимать, что для крупных клиентов и для крупных сделок, даже если компании никак не могут между собой договориться, это последнее решение.
У нас достаточно крупная судебная практика. Она делится на внутрироссийскую, в которую входят административные споры, коммерческие, и на практику, связанную с третейскими спорами. Здесь мы в очень выигрышном положении, потому что у нас есть офисы во всех крупнейших центрах международного третейского разбирательства, начиная от близкого к нам Стокгольма и заканчивая Сингапуром, Лондоном, Парижем и так далее.
В последние годы российские фискальные органы действуют очень жестко и нередко привлекают в помощь силовые структуры. В этой связи многие фирмы обзавелись уголовными адвокатами. Вы тоже движетесь в эту сторону?
— Наш петербургский офис — часть российской практики Baker McKenzie, и у нас многие ресурсы общие. В московском офисе у нас есть два специалиста, занимающихся уголовно–правовым консалтингом бизнеса. Если говорить о нашей налоговой практике, достаточно существенная ее часть — это судебное представительство.
Проблемы с налоговой существовали всегда. Вопрос только в активности налоговиков в тот или иной период. Бывают ситуации, когда органы внутренних дел подключаются к налоговым делам или, например, приходят к нашим клиентам вместе с органами валютного контроля. Это часть обычной работы, не более.
Государственно–частное партнерство (ГЧП) вы рассматриваете как интересное направление в России?
— Мы помогаем клиентам по различным элементам проектов, связанных с ГЧП. Но специфика ГЧП в РФ состоит в том, что основная часть проектов — квази–государственно–частные, где основным инвестором выступают контролируемые государством банки. У них есть инструкции, куда надо инвестировать, и они действуют по одной модели.
Сейчас модно направление в сфере IT / IP: Интернет, робототехника, криптовалюты, персональные данные. Вы в это направление вкладываете какие–то силы?
— Мы прекрасно понимаем, что за этим стоит будущее, и у нас есть соответствующие специалисты. Мы разрабатывали юридические механизмы работы с клиентами через Интернет, занимались вопросами онлайн–торговли, вопросами персональных данных. Baker McKenzie активно инвестирует в развитие интернет–платформ, которые помогают нашим клиентам разбираться в сложностях сегодняшнего бизнеса.
Какую долю в российском бизнесе Baker McKenzie занимает ваш петербургский офис?
— Наверное, где–то 10–15%. При этом мы генерируем работу не только для себя, но и для Москвы, СНГ, для многих зарубежных офисов, которые помогают нашим российским клиентам по их международным проектам. У нас есть совместные проекты даже с офисами в Бразилии, Вьетнаме, Венесуэле.
Биография
Максим" Калинин
Окончил факультет международного права МГИМО в 1993 году. В фирме Baker McKenzie с 1994 года: сначала в качестве юриста, а с 2001 года — в статусе партнера. Возглавляет практики corporate, M&A, а также недвижимости и строительства и трудового права. Является членом Балтийской коллегии адвокатов им. А. Собчака.
О компании
Baker" McKenzie
77 офисов в 47 странах мира, 5 тыс. юристов. Из них в России — 130. Оборот в 2017 финансовом году — $2,67 млрд. Из них в России — $55 млн. Фирма № 1 в мире по количеству трансграничных сделок (по версии Thomson Reuters). Основные практики в Петербурге: корпоративная, коммерческая и M&A, недвижимость и строительство.
