Вердикт всем толстякам сразу, сколько бы их ни было: три, как в БДТ уже обещали, или больше, как здесь же туманно намекают. Но критик тоже человек, и, как любой простой зритель, он имеет право ждать или не ждать развязки и смотреть любой подвернувшийся эпизод с оглядкой или без оглядки на предыдущий. Но с оглядкой, как выяснилось, хуже.
Первопроходцам "Трех толстяков", попавшим сразу на вторую серию спектакля под названием "Железное сердце", все понравилось. Их легко понять: если не сравнивать с плотно скроенной и битком набитой спецэффектами сценической феерией "Восстания", "Сердце" прекрасно работает. В размеренном ритме, без учащенного пульса. Дайджест событий первой серии (и тех самых вау–эффектов вплоть до падающего над зрительным залом канатоходца) занимает минут пятнадцать.
Потом фантасмагория замедляется, более того, насильственно разжевывается страдающим логореей ученым Гаспаром Арнери (Александр Ронис), который даже в роли трикстера — путешественника между мирами — умудряется играть истеричного зануду, и отрядом "Мотыльки знаний", в лучших традициях кликбейтинга делающим новости из ничего: "Это торт!", "Он огромный!", "Вокруг ничего не видно!", "Нам когда–нибудь все объяснят!" Пародия на школьный урок с его бесконечной тавтологией, столь забавная в первом эпизоде, смахивает уже на автопародию и волей–неволей заставляет заподозрить авторов спектакля в натягивании хронометража.
Сцена перехода в потусторонний мир с тем самым гигантским тортом в кромешной тьме развивается со скрипом, а заканчивается так нелепо, что диву даешься (впрочем, какой логики мы смеем ждать от сновидческой фантазии создателей, о которой, кстати, нас заранее предупреждали?). Сцена с наследником Тутти (Геннадий Блинов), чье железное сердце с самого начала кажется малость бутафорским, а "искренние чувства" — не такими уж неожиданными, перенасыщена подозрительно проникновенными монологами — например, проповедью Первого Чиновника (Ируте Венгалите) о сути взаимоотношений народа и власти. Министры войны и развлечений (Анатолий Петров и Валерий Дегтярь) пускаются в кафешантанный пляс, распевая куплеты о простом обывательском счастье — саркастичные, но несмешные. Раскаяние Гаспара, струсившего и не спасшего Суок от неминуемой смерти, изливается в сомнительной оперной арии. А что, опера обычно длиннее драмы, в ариях действовать не положено, а минуты набегают, может подумать иной скептик, ерзая в кресле.
Но тут наконец суетливая крикливая парочка Гаспар Арнери и безрукий Тибул все же спускаются в преисподнюю. Их встречают циркачи–зомби и Дева Смерть. Она тоже поет. И это искупает все: и длинноты, и пустоты, и даже магическую балладу Love me tender с аккомпанементом арфы, которая "от Орфея осталась". Аграфена Петровская с прилипшим к губе окурком нехотя вылезает из гроба, достает косу и дает такого панка (развивая музыкальную тему из предыдущего спектакля), что и настоящие мертвые восстанут из могил.
Смертельная тоска пополам с адским цинизмом, мрачнейший мощный вокал, коим воспета проза загробного существования, оборачиваются высокой поэзией. Играя с Тибулом в вопросы, Смерть произносит программную речь (правда–правда — это, похоже, кульминация не только "Железного сердца", но и всех "Толстяков") об истинной природе любви, которая не есть привязанность, жажда обладания и все прочее слишком человеческое. Впрочем, в следующем же монологе Смерть опровергает сама себя и с помощью одного музыкального фокуса обретает ту самую слишком человеческую утраченную любовь. Ключ, который отмыкает сердца и путь к любому количеству новых серий "Трех толстяков" предъявлен широкой публике.
Финал открыт самым оптимистическим образом. Вот только остается один маленький вопрос: чтобы прийти в полный восторг от третьего эпизода "Толстяков", нужно ли видеть предыдущие два? Или и так пойдет?
