Дворы, как оспой, покрыты пятнами краски, а граффити все продолжают замазывать.
Чего я в Петербурге не понимаю — так это зачем Смольному комитет по культуре. Я знаком с его главой: милейший человек, мы раскланиваемся на выставках и фестивалях. Но комитет по культуре — это не выставки и фестивали, и уж тем более не "проведение государственной политики и осуществление государственного управления в сфере культуры и искусства", как значится в документах. С тем же успехом можно управлять полураспадом урана.
Комитет по культуре в принципе нужен затем, чтобы город мог проводить свою культурную политику. А культурная политика — это решение социальных проблем методами культуры в тех случаях, когда финансы или принуждение бессильны.
У Петербурга такие проблемы есть. Мы — депрессивный город. В старом фонде больше 11 тыс. зданий, и большей частью это дешевые доходные дома, построенные в погоне за максимальной прибылью (на манер нынешнего Девяткино). Обычный питерский двор — серость и темень, на стене дрожит последний лист штукатурки. Ни статуи, ни фонтана, ни кустика, лишь спичечный коробок серого неба. В таком жилфонде можно бухать под Шнурова или проводить съезд сторонников эвтаназии, а вот жить легко, красиво, в кайф, как живут, скажем, французы, — уже подвиг, обреченный на провал, и не в деньгах дело.
Прогуляйтесь как–нибудь дворами от улицы Рубинштейна, 4, до Владимирского проспекта, 1: от доходного дома Палкина до одноименного ресторана. Освоение горбюджета: вложились в плитку под ногами, в мозаику и какие–то, черт его знает, дизайнерские фонари. Но уже прошла пара лет, и снова: обшарпанность, грязь, вавилоны пустых коробок… Это не Париж. Это Стамбул после закрытия Гранд–базара. Или в лучшем случае трущобный Неаполь. Петербург, кстати, по своей дворовой сути ближе к живописно обшарпанным итальянским городам, чем к вылизанным французским. Итальянская обшарпанность кажется всем милой вследствие как раз культурной политики. Чиничита, Антониони–Феллини–Пазолини, неореализм, — и вот уже Римини покрыт муралами, уличными фресками, изображающими героинь "Амаркорда" и "Сладкой жизни". Точно так же изменился жесткий римский район Трастевере, когда его заполонили художники и музыканты: сегодня это туристическая аттракция, где народу не меньше, чем в Колизее. То же происходило и в лондонском Ист–Энде, и в восточном Берлине: поощряемое городскими властями уличное искусство снизу преображало жизнь там, где пасовали деньги сверху.
Похожее дважды случалось и в Питере. Сначала — в 1990–х (от этого времени осталась Пушкинская улица, 10). А второй раз — 5–10 лет назад, когда в короткую оттепель в городе появились граффитисты и стрит–артисты. "Джоконда–гастарбайтер" от Паши Каса, Мистер Бин от HoodGraff, трогательные шрифтовые сентенции в проходных дворах от Кирилла Кто — депрессия пошла на спад. Горожане стали гордиться дворами, показывать друзьям: если завернуть за угол — из–за брандмауэра выглянет девочка с бантом, кит пустит фонтан, а на цитату из Иосифа Бродского последует цитата из Веры Полозковой. Эти новые старые дворы могли стать новейшей и крутейшей фишкой Питера (в стране такого больше нет) — если бы не Смольный. Культурная политика которого сводится к тому, что все неразрешенное должно быть запрещено, а разрешенное должно быть чистенько и миленько.
Года три назад дворовый стрит–арт стали уничтожать безжалостно и повсеместно. Зайдите в любой двор где–нибудь на Литейном проспекте — он, как оспой, покрыт пятнами краски. Это коммунальщики замазали граффити. И это не инициатива ЖКХ, а продукт работы смольнинского портала "Наш Санкт–Петербург". Любой может оставить на портале жалобу — ах, шел мимо, и там, знаете, из арки нарисованный Ждун выглядывает! — и капец Ждуну. Прилетит эскадрон таджик летучих, замажет.
Комитет культуры, существуй такой в Смольном, мог бы конец работе портала положить. Или установить правила игры. Например, поступила жалоба — ее рассматривают сторонние эксперты. Cкажем, из "Этажей", Новой Голландии и Музея стрит–арта (есть в Питере и такой).
Но подобного и близко нет. Есть тоска, недоумение и злость — и последней все больше.
