Надо придумывать свои праздники. Это интереснее, чем отмечать придуманные государством.
7 ноября я отмечу День большого обмана. Точнее — День большого детского обмана.
В детстве мне много рассказывали про Великую Октябрьскую революцию. Она тогда была еще и социалистической (чтобы дети умели отличать ее от невеликой, несоциалистической и практически нереволюции в феврале). Объясняли, почему правильную революцию отмечают 7 ноября, хотя произошла она в октябре, так что я с ранних лет знал про старый и новый календарь, из–за которого наблюдается неразбериха в российских датах. Это было побочное знание — единственное, где все было без обмана. В остальном сплошная дополненная реальность.
В моей голове революция выглядела как в стихах Сергея Михалкова (папы Никиты Михалкова): "Мы видим город Петроград В семнадцатом году: Бежит матрос, бежит солдат, Стреляют на ходу. Рабочий тащит пулемет. Сейчас он вступит в бой…"
В этих строчках мне все нравилось. Что на ходу стреляют. И что рабочий тащит тяжелый пулемет "Максим" (60 кг со станком). Это потом выяснилось, что вранье. Что Зимний не штурмовали. Что министры Временного правительства — милейшие люди. Что Ленин — не самый человечный человек.
Но тогда, в 1970–х, революционный миф был сформированным, зацементированным, подкрепленным множеством пересекающихся вещей — у меня был набор из оловянных революционных матросов, один из которых тащил пулемет (как в стихах Михалкова); играть в солдатиков было атмосферно (это сейчас так говорят, тогда не говорили) под песню про свинцовые ливни, которые нам пророчат беду, из "Неуловимых мстителей".
Тогда же меня научили, что революция — это здорово. Не только эта конкретная революция от 25 октября по старому стилю, а любая революция. Потому что народ всегда прав. И если он начинает революцию, значит, власти с народом крайне плохо обходились.
Тогда еще были живы те, кто в революции принимал участие. Семен Буденный еще заседал в президиумах и шевелил усами с трибуны. Какие–то матросы–долгожители рассказывали, как они в пушку "Авроры" досылали боевой снаряд. Никто не пытался поколебать сложившуюся легенду.
В то время был жив мой прадедушка. Я, с одной стороны, знал, что до революции он был рабочим, и даже не просто рабочим, а рабочим на Путиловском заводе. С другой, что рабочие — это очень прогрессивные люди, которые только и делали, что распространяли антиправительственные листовки и прятались от жандармов. Поэтому я в 7–летнем возрасте мучил прадедушку просьбами рассказать, как он распространял листовки и прятался от жандармов. А он только улыбался и переводил разговор на другое. Не хотел разрушать революционный канон. Хотя его дочь — моя бабушка — рассказывала, что до революции, когда она была маленькая, они снимали дачу на лето для всей семьи, в которой никто, кроме ее папы–рабочего, не работал. Это вносило в революционную легенду небольшой диссонанс. Но его разрешение я оставил на потом.
Потом миф о Великой Октябрьской революции разрушился. Это не стало трагедией. Наоборот, все стало гораздо интереснее. А "Неуловимые мстители" теперь смотрятся как комедия, хотя песня про свинцовые ливни, которые нам пророчат беду, часто кажется актуальной.
Из всего революционного канона тех лет осталась только уверенность, что революция — хорошее слово.
Удивительно: не так давно мы проводили фокус–группу среди молодежи, участвовавшей в протестных митингах. Все юноши и девушки говорили о несправедливом устройстве общества и почти все — что эволюция — это хорошо, а революция — это плохо.
И я даже не знаю, хорошо, что они так думают, или нет.
Сергей Балуев, главный редактор журнала "Город 812", специально для "
ДП
"
