Опере Александра Маноцкова "52", созданной для Малой сцены БДТ, никак не избежать сравнений с оперой Владимира Раннева "Проза", поставленной в "Электротеатре Станиславский" и показанной в Петербурге в рамках фестиваля "Золотая маска". Ровесники, коллеги, равно востребованные в концертной и театральной сферах, выходцы из принципиально разных композиторских цехов, прямо как Вагнер в незапамятные времена, сочиняют "совокупные произведения искусства", в которых музыка и ее воплощение на сцене неотделимы друг от друга. Оба движутся в эту сторону давно, но "Проза", уже признанная шедевром наших последних дней, и только что поставленная опера "52" — это прямо–таки манифест, декларация о намерениях и opus magnum для каждого.
Однако оставим сравнительное музыковедение музыковедам. Досужему зрителю, в сущности, не так уж важно, сам ли композитор придумал все видеофрагменты и то, как их транслировать, как будут выглядеть и двигаться его солистки, где в черном кабинете сцены поместится квартет музыкантов. А все же, как выяснилось на премьере "52", единоначалие — палка о двух концах.
Придумано все ладно и складно. Текст Льва Рубинштейна "Все дальше и дальше" — 52 библиотечные карточки, заполненные в 1984 году, — транслируется на экран целиком. Распевают их уже не по–русски, а в переводах на латынь, эстонский, английский, немецкий и французский — отчасти ради удовлетворения привычки зрителя к многозадачности (приходится одновременно и слушать, и читать титры, и видео смотреть — все как в жизни с любимым смартфоном), но прежде всего из пиетета перед печатным словом. Вся опера пронизана глубоким почтением к летучим, нежным и скорбным афоризмам Льва Рубинштейна, осознанием самодостаточности текста, изначально предназначенного для молчаливого чтения. Все остальное здесь — обслуживающий персонал.
Две солистки–капельдинерши в скромной униформе опускают и поднимают видеоэкраны, катают тележки–подиумы с музыкантами (у кого соло — того на авансцену, и наоборот).
Неакадемические "естественные" голоса драматической артистки БДТ Виктории Артюховой и заведующей музыкальной частью театра (а также верной коллеги Александра Маноцкова по фольклорному ансамблю "Элеон") Анны Вишняковой как нельзя лучше подходят и к словам Рубинштейна, и к неакадемическому инструментальному сопровождению.
Начиная ab ovo с дыхания флейты (Елена Белкина) и григорианского хорала, композитор идет "все дальше и дальше" до нидерландских полифонистов (без копипаста, конечно), русского знаменного распева и пяртоподобных созвучий (по–эстонски), романтических разливов скрипки (Елена Раскова), позднего романса (по–французски), шенберговского полупения–полуразговора (по–немецки) — и обратно к тихому постукиванию по клавишам аккордеона с кларнетом (Владимир Розанов и Александр Захаренко).
На видео хлопают двери обшарпанной коммуналки, красуется пыльная этажерка 1950–х годов, дворы–колодцы или фрагмент старой дачной мансарды.
Часть карточек Рубинштейна написана прямо на стенах, как граффити. Где говорится о прохожих — показаны разнообразные прохожие (вплоть до митингующих против пенсионной реформы). Всевозможные человеческие состояния и несостоявшиеся диалоги разыграны капельдинершами — мило, как в домашнем спектакле для своих. На экраны транслируются и лица зрителей — получается забавное гадание по Рубинштейну. В карточках с описаниями мизансцен (№ 47–52) уже не поют, да и вместо текста — его визуализация: чай–баранки, пустые кресла–качалки, лето на даче…
Сразу ясно, что финал. № 52 является на фоне всесожигающего пламени — финальней и окончательней не бывает.
Не каждый расслышит гимн XI века Ut queant laxis (по сути — самая знаменитая песня про гамму "до–ре–ми–фа–соль–ля–си"), который Александр Маноцков положил в структурную основу оперы. Но все остальное в совокупном произведении искусства "52" очень понятно, всякое лыко — в строку. Вот только в одну и ту же. Хочешь не хочешь — начинаешь жалеть о том, что у оперы не было еще одного режиссера — не понимающего в строчном многоголосии и латинских гимнах, не подверженного литературоцентричности, уходящего от авторов (не исключая великого Льва Рубинштейна) все дальше, рождающего напряжение между слышимым и видимым, какую–нибудь дополнительную реальность и прибавочную стоимость. Без него, как ни странно, получился не многослойный, многомудрый спектакль XXI века, не "режопера", а классическая, даже академичная постановка. Разве что костюмы не исторические. Многим такое нравится.
