Сказка — ложь. Литература как пособие по истории национальной экономики

Если язык общения является проекцией национального характера, то литература вполне может рассматриваться как проекция народного хозяйства. Чтобы составить себе представление об экономическом укладе страны, достаточно почитать ее главные книги.

Уговор дороже денег

Начнем со сказок. Лучшее пособие по обычаям Doing Business в России — культовая история предприятия "Вершки и корешки", организованного Медведем и Мужиком. Эта сказка совершенно развенчивает миф о русских как об анархистах, отвергающих писаное право. Напротив, они предстают там патологическими крючкотворами, помешанными на соблюдении формы в ущерб содержанию.

Журналист Валерий Панюшкин, первым рассказавший о безднах, сокрытых в этой истории, обращал внимание, что сказочные Мужик и Медведь не просто деловые партнеры — они друзья! Это обстоятельство в сказке упорно подчеркивается, Мужик и Медведь живут рядом и дружат. Должно быть, ходят в гости, пьют по праздникам, делятся новостями. А однажды решают открыть бизнес, предварительно заключив соглашение о разделе продукции: один получит вершки, а другой — корешки.

В первый сезон друзья вырастили репу, поделив урожай в точном соответствии с буквой договора: Мужик забрал корнеплоды, Медведь унес в берлогу ботву. У нас же тут все сплошь законники и борцы за юридическую чистоту! На второй год, видимо подучив за зиму Гражданский кодекс, Медведь предлагает пересмотреть условия договора — себе просит корешки, оставляя партнеру вершки. Важно — косолапый бизнесмен не интересуется содержанием продукции и особенностями производства — он хочет только поменять принцип дележа.

Отлично, говорит Мужик, и засевает вспаханное Медведем поле рожью. (Медведь, кстати, сам впрягается в соху, рассчитывая, что личные трудовые усилия не могут не быть вознаграждены.) Выращенный продукт друзья делят по новому договору. Мужик отправляется печь хлеб, а Медведь давится соломой.

Тут бы сказке и закончиться. Но Мужик не был бы настоящим русским предпринимателем, если бы не захотел поучить Медведя умению жить! Он начинает хвастаться, какой хороший у него уродился хлеб. Медведь не выдерживает и, наплевав на договор и дружбу, грозится приятеля съесть. Испуганный Мужик начинает искать "решалу", способного избавить его от Медведя.

Появляется Лиса — обещает разобраться с проблемами Мужика за мешок с двумя курочками. Принимается за дело. Для начала наведывается к Медведю, сообщая, что вот–вот придут охотники, которые ее и отправили медведей искать.

Косолапый мог пришибить Лису одним щелчком, но вместо этого снова обращается к Мужику. Друг приходит на помощь, обещает спрятать Медведя под телегой и утверждать, будто бы там колода. Прибегает Лиса: где Медведь? Нет его, отвечает Мужик. А кто это под телегой? Я не Медведь, отзывается косолапый. Это колода, стоит на своем Мужик.

Тогда, удивляется Лиса, почему колода не привязана к телеге и в нее не воткнут топор? Медведь готов на все, лишь бы спастись от выдуманных Лисой охотников, — он лезет на телегу, просит привязать себя покрепче и воткнуть топор поглубже, что друг и делает, соблюдая формальные договоренности.

Нескоро сказка сказывается, ведь Мужик еще должен рассчитаться с Лисой. Все производится вроде бы в соответствии с договором. Но Мужик–то не обещал, что помимо двух кур ничего больше не доложит. И запихивает в мешок еще двух собак, которые разрывают Лису в клочья. Как мог бы сказать пресс–секретарь Мужика, договор дороже денег! Все соответствует. И про вершки, и про колоду, и про кур. А вот насчет собак не договаривались, может, это и не собаки были…

Женюсь, какие могут быть игрушки

Перейдем к произведениям для взрослых и заметим, что русские писатели упорно избегают разговора о происхождении денег. Герои отечественной литературы берут наличные "из тумбочки". Среди них практически нет "селф–мейд–менов", положительных персонажей, сделавших карьеру трудом и талантом. В известном смысле таковым можно считать только Ивана Выжигина, придуманного Фаддеем Булгариным, но ныне совершенно забытого.

Даже Александр Островский с его пьесами из "купеческой жизни" не сообщает никаких прикладных сведений об особенностях деловой практики своих персонажей. В лучшем случае узнаем, что Мокий Парменыч Кнуров — "пожилой человек с громадным состоянием". Но как он его сколотил — бог весть. Другой герой "Бесприданницы", купец Паратов, свои деньги промотавший, находит способ решить проблемы, женившись на богатой наследнице, — этим его деловые способности, видимо, исчерпываются.

Брак по расчету, похоже, считался универсальным средством для поправки дел. Коли не могу никакими средствами достать себе денег, значит, нужно жениться на богатой, говорил Миша Бальзаминов. Ведь "какая это обида, что все на свете так нехорошо заведено! Богатый женится на богатой, бедный — на бедной". Есть ли в этом справедливость, сокрушался он!

Трансформировать брачный рынок Бальзаминов предлагал радикально. "Если б я был царь, издал бы такой закон, чтоб богатый женился на бедной, а бедный — на богатой; а кто не послушается, тому смертная казнь". Бальзаминов чувствовал, что в России единственным средством для преодоления социальной стратификации может быть только угроза смерти в сочетании с царской волей. Предпринимательской жилке тут места не было.

Гордиться нечем

Михаил Салтыков–Щедрин и Николай Лесков довольно много внимания уделяли описанию различных "бизнес–кейсов", но все истории неизменно были какими–то мошенничествами, в которых одна из сторон должна не просто проиграть, а быть "пущена по миру", "разорена дотла", "отправлена в яму".

Стоит ли винить в этом предпринимателей — непростой вопрос, ставивший в тупик даже Ивана Тургенева. В его романе "Дым" есть эпизод на Парижской выставке, где мелкий купчик объясняет богатым господам особенности своего бизнеса. Русские, живущие в Париже, посещают выставку, чтобы посмотреть на новые отечественные промышленные изделия. Он же объясняет, что ничего оригинального в России не производится и даже "гордость наша, самовар и кнут, не нами выдуманы", а успешно торговать получается только "сырыми продуктами". Как же, волнуются господа, а вы чем же торгуете? Свиной щетиной, объясняет купец, у нас она хороша, но от того только, что свиньи очень плохи…

Зато путь к большому богатству подробно описан в "Золотом теленке" на примере Корейко. Сначала хищение эшелона с продовольствием, потом государственные кредиты "на развитие высокотехнологичного производства", а после государственные авансы на заготовку "чего–то лесного" с последующим банкротством.

Успешный менеджер Онегин

Как ни странно, но успешным менеджером сельского хозяйства, выведенным в русской классике, оказывается… Евгений Онегин. Начитавшись Адама Смита, "ярем он барщины старинной оброком легким заменил…", и это немудреное решение привело расстроенное хозяйство в порядок. Пушкин упоминает о деловых успехах Онегина вскользь, мы рассмотрим их подробнее.

Решение Онегина оказалось гениальным по простоте и эффективности. Что означала для крепостного крестьянина барщина с точки зрения современной экономической теории? Барщина означала рост издержек, связанных с тем, что крестьянин не мог принимать решения об использовании своих трудовых ресурсов самостоятельно, он должен был работать в интересах поместья. Назначенный на барские работы мужик жертвовал долей своего времени и сил, что уменьшало объемы производственного ресурса для его личного хозяйства. В точном соответствии с теорией альтернативной стоимости.

При этом для каждого конкретного крестьянина уровень издержек оказывался разным. Для успешного торговца или мастера — золотые руки труд на хозяйской пашне был буквально золотым. А для кого–то "барский урок" был единственным осмысленным занятием. Но работа на барина для крестьянина означала вынужденный отказ от работы на себя и уменьшение объема продукта, который крестьянин мог произвести и предложить рынку. Помещик часто думал, что поручает крестьянину важное дело, но допущенные им ошибки в выборе инвестиционных направлений для мужицкого труда разоряли и крестьян, и в итоге его самого.

Альтернативой служил оброк. Это, как писал младший современник Пушкина граф Дмитрий Толстой, "была подать с разных угодий и вообще плата правительству взамен разнородных повинностей, деньгами или какой другой однообразной ценностью".

Оброк был предметом договорных отношений, и на него крестьянин зарабатывал сам. Если размер был фиксирован, а определение его — прозрачным, крестьянин получал стимул к увеличению собственного производства. В этом случае доля оброка в структуре издержек крестьянского хозяйства уменьшалась.

Евгений Онегин, принимавший решение о принципах управления разоренным поместьем, сделал выбор между оброком и барщиной. Примерно перед таким же выбором стоят и начальники, которые рулят российской экономикой.

Суп жидкий, зато бриллианты крупные

Можно ли сравнивать экономику большой страны и экономику поместья? Да. И в том и в другом случае видим основной ресурс — рабский труд тогда, нефть сейчас; и обмен этого ресурса на высокотехнологичный импорт. У господ "даже суп в кастрюльке на пароходе приехал из Парижа", замечал Гоголь. Если собственный сварить почему–то не получается, то приходится доставлять из–за границы.

В управлении российской экономикой спорят не либералы и государственники, а оброк и барщина. Все "планы развития", "вложения в инфраструктуру", законы "о размещении на территории" — это та же самая старая недобрая барщина, повинность, которая ложится на плечи предпринимателя и налогоплательщика, поглощая ресурсы, которые он мог бы использовать более эффективно.

Да, "госинвестиции" могут поправить статистические показатели текущего года и особенно отдельного бизнеса. Но такие проекты часто оказываются проектами помещика Манилова, мечтавшего построить мост через пруд и устроить на нем лавки, чтобы рассадить купцов. Откуда он собирался взять активно покупающий народ — кто знает! А ведь случись Манилову соорудить такой мост, статистика зафиксировала бы значительный рост ВРП его поместья. Но прямой связи между государственными инвестициями и долгосрочным экономическим ростом нет. Нужно еще множество условий, главное из которых — рост деловой активности и потребления. А барщина им противоречит.

Что мы могли бы назвать в современных условиях оброком? Сегодня оброк — издержки предпринимателя, но связанные не с выпуском продукции, а с желанием условного помещика получить свою долю. И это даже не налоги. И не взятки.

Оброк — это расходы предпринимателя, связанные с компенсацией рисков ведения бизнеса. Перечень их огромен, начиная с риска владения собственностью, которую приходится бдительно охранять и стойко оборонять, закладывая издержки в себестоимость продукции.

Реально ли отказаться от оброка? Вопрос. А снизить его? Вполне. Предприниматель выиграл бы от замены барщины "легким" оброком? В ситуации, когда возможностей для получения сверхприбылей нет, оброк — вполне себе стимул для развития.

Заменив в своем поместье барщину на легкий оброк, Онегин сделал то, что можем назвать структурной реформой. И это дало результат, иначе Пушкин рассказал бы нам о провале "глубокого эконома". А почему решение о структурных реформах не может быть принято в современной России — предмет отдельного разговора.