В Каменноостровском театре (вторая сцена БДТ) режиссер Люк Персеваль, соединивший "Ромео и Джульетту" Шекспира с романом бельгийского писателя Дмитрия Верхюлста "Библиотекарь" (в оригинале — "Опоздавший"), кружит головы артистам и зрителям. В буквальном смысле слова. Дмитрий Воробьев — Дезире для жены, дочери и санитаров, Ромео для себя самого — встает точно в центр поворотного круга: о да, он не просто в центре повествования, он и есть средоточие и источник мира, который вращается вокруг него одного.
Сам ли герой придумал симулировать деменцию, чтобы избавиться от докучных помех мира внешнего (как значится в аннотации спектакля), или это деменция внушает ему иллюзию здравомыслия, но заперся (или заперт) он не столько в доме престарелых, сколько в амфитеатре собственного разума. Внутренний монолог бывшего библиотекаря переполнен Шекспиром: в этом мире санитары и даже жена шпарят "Ромео и Джульетту" страницами наизусть. Свет внимания раз за разом выхватывает воспоминание о неслучившейся возлюбленной Розе — призрак Розы в зеленом платье брезжит на периферии сцены и сознания. Реальная Роза Розендалс — тоже престарелая жертва Альцгеймера, не узнающая никого вокруг, — так и не появляется "в кадре" Дезире и спектакля.
По замкнутому кругу бродят и мысли Дезире, и покинутые им (мысленно и физически) настоящие жена и дочь. Ируте Венгалите — Госпожа Моник — шипит от ледяной ненависти к мужу, которую никак не может изъяснить ему до последнего слова. Но главное в потоке застарелых претензий — он не узнает ее, скоро умрет и оставит ее в окончательном одиночестве. Варвара Павлова — неврастеничная сорокалетняя дочь Шарлотта — то некрасиво скандалит с персоналом заведения, то пускается в откровения с отцом. Но он недоступен для жалоб и признаний. Плачущее бормотание Шарлотты сливается с хором старушек — обитательниц дома престарелых в симфонию, ради которой, кажется, и затеян весь спектакль. Для нее–то — ну и ради буквального воплощения затхлой тоски — и нужны эти призраки в ночнушках, кофтах и ужасающих коричневых колготках, неподвижно сидящие на скамьях амфитеатра (на самом деле — замечательные непрофессиональные актрисы, набранные по кастингу).
Мир Дезире — это и есть пение, похожее на вой, обрывки одной и той же незабываемой мелодии, гул голосов, стертых до неразличимости, который лишь изредка взрывается связной, осознанной, провокационной речью — например, Старшей медсестры (Ирины Патраковой), которая чувствует себя особенно живой, когда кто–то из стариков умирает, или Шарлотты, мечтающей прокрутить в перемотке оставшиеся годы своей ненужной жизни. "Воздуха не хватает", — все восклицает Госпожа Моник и порывается уйти из этого места. Шарлотта обещает забрать отца отсюда, "когда ему станет получше". Пустое: он уйдет сам. Получит известие о том, что старушка Роза умерла, и выбросится из окна. Стук упавшего тела станет сухим и точным финалом спектакля.
Предполагается, что Romeo&Juliet Люка Персеваля — о любви. О главной силе, которая удерживает и скрепляет человеческую душу в старости и в немощи разума. О том, что любовь все побеждает. Может быть, оно и так. В конце концов, любовные переживания часто занимают страдающих теми или иными видами деменции, такой уж медицинский факт. Но не деменция ли как таковая стала предметом постановки? Уж очень здесь наглядно показано, как замыкается в себе внимание, как мысли рассыпаются на бесконечно повторяющиеся фрагменты, как кружится голова, как шатает, как все вокруг теряет устойчивость и надежность, как хочется зацепиться за что–нибудь верное и ясное — за воспоминание, за чувство, за воспоминание о чувстве — и убежать "домой". Не в место, а во время. Или, на не самый худой конец, в пьесу Шекспира. Жуткая, честно говоря, нарисована в Каменноостровском театре картина. Но сделана с любовью, что правда, то правда.
