Проект музея блокады, сделанный "Мастерской 44" Никиты Явейна, еще в 2017–м победил на Всемирном фестивале архитектуры в Амстердаме. Это, бесспорно, достижение, оно вселяет надежду в развитие нашей архитектуры, но, с другой стороны, возвращает нас не только к этому проекту, но и к главному вопросу — что для нас память о блокаде и какой мы ее хотим передать в будущее.
Победа проекта на Всемирном фестивале отражает качество памятника. Это сильная композиция. И строительство музея по плану давно должно было начаться, а завершиться уже в следующем году. Но все, увы, отложилось.
Впрочем, это дает шанс еще раз подумать над проектом. Как соединить два аспекта — памятник и музей? И должен ли музей выглядеть монументом?
Представления XXI века о музее исторической памяти во многом сформированы Еврейским музеем Либескинда в Берлине. Это здание будет сидеть в подсознании и архитекторов, и зрителей. Там едва ли не впервые удалось превратить архитектуру в разломанную боль, пластика стала стенами, само пространство сжимает и корежит. Сад беженцев, пожалуй, впервые в истории архитектуры смог физически заставить посетителя потерять точку опоры, что работает на идею. Это расщепляющее пространство. Но оно может и порождает антитезы — простые формы, в которых работать будет не архитектурная масса, а настроение самого музея, где подчас простая деталь погружает зрителя во время.
Так бывало и раньше. В помпезно позднесоветском музее Великой Отечественной в Киеве есть последний зал, пробивающий посетителя до слез. Там стоит длинный стол с похоронками, рюмками водки и рушниками, а в воздухе — бумажные журавли, звучит песня из фильма. Этот зал перебивает весь музей, возвращая к самому главному — к боли утраты. В Еврейском музее в Москве военный зал лаконичен — стоят стулья, на экране идут воспоминания ветеранов и свидетелей, простые, бесхитростные, без надрыва.
Каким станет наш музей? На днях еще раз рассматривал проект вместе с его автором. И сложно спорить с тем, что это по–своему убедительное и сильное предложение. Холм с бетонными ступенями, мрачные башни над ним — своего рода скелеты города в кольце блокады. Все мощно — и даже пафосно.
Именно это и настораживает. Понятно, что иностранца это подчиняет. Но хотим ли мы величия и зияющего символа? Сложный вопрос. Блокада была для ленинградцев такой особой, притаенной памятью, о ней ведь не говорили. Так, наверное, бывает после испытанного совершенно особого ужаса. Выдержит ли эта память масштаб тысячеметрового зала и 25–метровой высоты? Не превратится ли в пустогрудый пафос? Автор проекта резонно говорит, что это здание не для тех, кто о блокаде знает с детства, а для молодых. Но возникает вопрос — а как эти самые молодые относятся к такому пафосу? Боюсь, он слишком яростен для них. Кажется, молодые от такого пафоса бегут.
Вопрос ведь еще и в том, что это будет: музей невиданного героизма или памяти чудовищных лишений? Ужас вызывает желание его предотвратить. Героизм, однако, подчас дает странный импульс — повторить.
Понятно, что всем хочется, чтобы музей получился. Однако опять повторяется странная ситуация: архитекторы проектируют здание в отрыве от тех, кто будет его осваивать, работа кураторов музея и архитекторов разъединена. Это наша худшая практика. Предстоящих проблем не перечесть.
Никита Явейн — размышляющий архитектор, и совместное проектирование дало бы импульсы, чтобы проект чуть перенастроить, сделать более человеческим. Увести его чуть более в землю, убрав атаку форм. Да, нас поражает стойкость. Но, наверное, еще более — кошмар обстоятельств. И это бы прозвучало в приглушенном здании сильнее.
Так что некоторая остановка в пути может пойти на пользу зданию. Тем важнее использовать обстоятельства. Нельзя строить просто стены. Иначе велика опасность того, что именно они будут все говорить.
Успех книги Джулиана Барнса "Шум времени" о Дмитрии Шостаковиче — именно в попытке представить себе ход мыслей человека в сталинские и хрущевские времена. И оттого она говорит не только о главном герое, но о человеке во времени. И тогда время бьет по нам, возвращает к уходящей памяти. С блокадой должно быть именно так. И шанс есть.
