Пьесу Резо Габриадзе поставил не Резо Габриадзе — редчайшее исключение из правил автора. Он все–таки выступил в роли художника–постановщика "в удаленном доступе" — руками Габриадзе на Новой сцене Александринского театра стал Юрий Сучков. А вот режиссером спектакля "Какая грусть, конец аллеи…" был назначен Андрей Калинин — верный ассистент Николая Рощина, автор "Убийства Жан–Поля Марата", расчетливый и яростный Демагог в одноименном спектакле Хуго Эрикссена по пьесе Кирилла Фокина. И пазл сошелся не вполне, хотя на первый взгляд все его элементы на своих местах.
Взять хотя бы надгробные памятники. Плотно обсаженные всякой кладбищенской мелочью — кособокими оградками, засохшими вениками из живых и искусственных цветов, свежими ямами, чрезмерно вертлявым фонарным столбом, — они отлично обжились на новом месте. Сентиментальный до старческой слезливости учитель фортепиано Давид (Сергей Паршин), благополучно принявший стрихнину раньше, чем за ним пришли в 37–м. Раздражительный прагматик Яша, всю душу вкладывающий в бессмысленные перепалки с Давидом и в особенности в обличение воробья, которому тот так сочувствует. "Серый! Никому не нужный! Вор! А будь он побольше ростом, так и корову сожрет!" — в исполнении Игоря Волкова это незабываемо.
Ради байронического, молчаливого, как истукан, Саши (Александр Поламишев) на Старом кладбище оказалась его вполне живая жена, то есть вдова Мери — до лагерной ссылки оперная певица, а теперь электросварщица без права жительства в безымянном послевоенном городе.
Не в последнюю очередь благодаря усилиям Ольги Белинской "Конец аллеи", созданный в 1993–м для Берлина, перенесся в Петербург и даже был отчасти переписан Резо Габриадзе. Ее роль выстроена виртуозно: Мери находится в постоянном диалоге с памятниками, она даже прикидывается женой Давида, пришедшей навестить его на кладбище в юбилей (на самом деле давно скончавшейся), вступает в перепалки с Яшей, мол, что он забыл на Старом кладбище, хотя похоронен на Новом. Бесконечно беседует с Сашей. А на самом деле — с самой собой и своим прошлым. И ее долгие монологи имеют отчетливо литературный тон.
В исполнении Ольги Белинской наиболее явно сквозит общее свойство постановки — зазор между спектаклем и пьесой. Ведущие артисты читают свои роли как текст — читают замечательно хорошо, изысканно и искусно, с глубоким уважением к автору, его чувствам и образам. На присвоение мира Резо Габриадзе они не посягают.
Или же на это не отваживается режиссер.
Умилительно карикатурна финальная сцена "Травиаты", во время которой Мери уводят под арест. Грубо карикатурны могильщики Коля и Вася. Марионеточно смешны юные комсомольцы Ладо и Наташа (впрочем, у дочери Мери и Саши в исполнении Анны Блиновой как раз находится глубоко личный и точный тон для беседы с памятником–отцом).
Чиновники, прокладывающие через кладбище шоссейную дорогу и отправляющие памятники в Городской сад, чтоб народное искусство не пропадало зря, — чистая пародия.
Давид превращен в Чайковского, Яша, кажется, в Циолковского, а Саша и вовсе в молодого Ленина — ну разве не узнаваемо, разве не смешно?
Но стоит комедии вильнуть в лирическую или трагическую сторону (а на таких молниеносных виражах и построен театр Габриадзе), как буксует игра и начинается читка.
Ею все и заканчивается. Пустое шоссе, снег, ни кладбища, ни городского сада. Присоединившаяся к сонму ушедших, к своим дорогим памятникам Мери произносит: "Пусть не волнует вас излучина реки, весенние облака, этот старый больной бульвар, эти чахлые деревья, пьяные глицинии и три липы на автобусной остановке… Нам тоже надо спешить отсюда, чтоб остающиеся быстрее забыли и нас, и наш бездарный опыт. Надо замолкнуть, уйти, исчезнуть, раствориться, и тот, наверное, самый счастливый, кто меньше следов оставил здесь".
Возможно, такое стоит именно читать. И, может быть, перелистывая страницы, дома, в тишине. Не исключено, что верный тон на подобной ноте способны взять лишь марионетки родного тбилисского театра Резо Габриадзе.
