Начался 2019–й, а с ним завершается десятилетие. Десятые годы не сравнить ни с невероятными и лихими девяностыми, ни тем более с революцией, преобразившей искусство в начале ХХ века. В девяностые все было внове: инсталляции, перформансы, галереи, да даже сам contemporary art. Тогда еще была жива память о могуществе обшитой багряным бархатом корочки члена Союза художников. Вот только советские регалии превратились в пшик. В девяностые искусство начиналось с нуля, как будто Академия художеств вдруг стала миражом. Человек–собака Олег Кулик — гроза охранников биеннале и фестивалей тех лет — на нее так ни разу и не тявкнул.
Сто лет назад художники мнили себя титанами Нового Возрождения — столь явственны были утопические грезы авангарда, столь невероятна была жизнь новой страны, рождавшейся в революциях и войнах. "Летатлин" Владимира Татлина, чуть было не превзошедшего Леонардо, и "Черный квадрат" Казимира Малевича, с которого начался новый отсчет истории искусства, для нас сегодня сюжеты из далекого прошлого. Но тогда–то они были чудесами наяву. В начале ХХ века художники творили будущее, девяностые же были ретрореволюцией на руинах СССР.
Десятые годы — совсем не про революцию. Все уже было: и русский авангард, и советский андеграунд, и открытие современного искусства, и нулевые. Нулевые, о которых взахлеб говорили как о новом застое. Пожалуй, это были пустые разговоры. Современное искусство, которому в России без году неделя, в те годы стало самим собой. Его ареал обитания расширился: в регионах появились филиалы ГЦСИ и даже музеи современного искусства. Было много страстей, новые проекты, некоторые благополучно развиваются и по сей день. Если так посмотреть, многое, без чего не представить русский арт десятых, идет из нулевых.
Так, может быть, десятые — не отдельный период, а только продолжение начатого в нулевые? В конце концов, исторические эпохи не отмериваются ровно десятилетием. Перестройка началась не 1 января 1980 года, и даже не с обещания Горбачевым реформ в 1985–м, а года через полтора после него. Раз наше время могло начаться в нулевые, что же тогда взять за точку отсчета? Празднование миллениума на современном искусстве не отразилось никак. Открытие первого в России музея современного искусства ММОМА — факт, свидетельствующий прежде всего о нашей провинциальности. Первый? В 1999–м? Создание фонда "ПРО АРТЕ" в Петербурге в 2000–м — событие чрезвычайно значимое, но в местном контексте. Выставка "Москва — Берлин" в 2004–м, несмотря на безупречность масштабного проекта, едва ли когда–нибудь станет знаковой, как, например, "Маги земли", "Когда отношения становятся формой" или "Париж — Нью–Йорк" — мировые блокбастеры contemporary art. О других русских выставках нулевых поди теперь вспомни. Нет, как ни крути, все говорит за то, что скорее нулевые сливаются с девяностыми, чем десятые с нулевыми.
Главное отличие текущего десятилетия от предыдущего — изменения в отношениях между современным искусством и государством. Прежней лояльности госчиновников к современным художникам и след простыл. Как раз на излете нулевых Марат Гельман в сотрудничестве с пермскими властями создал в Перми Музей современного искусства. И именно в нынешнее десятилетие этот проект едва не свернули. Мы живем в другое время, поскольку именно в десятые государство взяло курс на традиционализм и консерватизм. Современному искусству при таком раскладе отводится второстепенная роль. Конечно, мастера Палеха и Хохломы все–таки пока что не выставляются в российском павильоне на Венецианской биеннале, но это слабое утешение. И если Олег Кулик в разгар нулевых весело и провокационно инсценировал поворот к духовному искусству, вопреки повестке дня сделав выставку "Верю", то сейчас министерство культуры напутствует Никаса Сафронова представить масштабным проектом отечественное искусство за рубежом. Без шуток напутствует. А и впрямь: его персоналка в МОМА прогремела бы на весь мир!
Пришла идеология — и приходится посерьезнеть. Ирония, которая, казалось бы, давно стала эсперанто современного искусства, теперь всего лишь тон приватных разговоров о прекрасном и безобразном. Не то чтобы из этого следует, что всем нужно срочно сказать, кто за красных, а кто за белых. Идеология ведь сейчас — средство перераспределения госфинансирования. Тем не менее стоит обратить внимание на небезынтересный факт. В этой стране последний раз идеология была замечена году в 1956–м, в разгар споров о социализме с человеческим лицом! Последнее поколение, которое знало цену большим идеям, — шестидесятники. Вслед за ними разворачивается шествие циников, ерников, пересмешников, вралей и прочих безродных космополитов. Вот и в наши дни нельзя сказать, что страсти накалены до предела. Кто–то подлаживается под госзаказ, кто–то считает это зазорным. Для большинства разница невелика: что так, что эдак. Ну пошумят, повозмущаются. Зимний брать что–то никто не идет.
И тут откуда ни возьмись на сцену выходят герои без страха и упрека. Впрочем, о них — в другой раз.
