Ожидать особого эмоционального накала от сочинения Валерия Фокина на тему "из чего же сделаны наши тираны" не стоило с самого начала. Режиссер не раз предупреждал, что его цель — не оправдание или обвинение заглавного персонажа (коими чреваты любые сильные эмоции), но некий срединный путь, (не) научный анализ, разбор полета с сухим носом и холодной головой.
"Рождение Сталина" из булгаковского "Батума", достоевских "Бесов", исторических документов и современных текстов так и произошло: деловито, сухо, без особых осложнений — даже за стенами театра, среди граждан самых разных политических воззрений, взбудораженных заголовком спектакля. Без кровищи. Строго по науке. Несмотря на массу художественных допущений, никаких конспирологических откровений, никаких захватывающих открытий "подлинных" причин рождения Сталина в Иосифе Джугашвили в спектакле не видно. "А то мы всего этого не знали", — вздохнул не один зритель после премьеры. Но, кажется, режиссер так и хотел: методично разложить по полочкам все, что мы плюс–минус знали, и снабдить экспонаты этикетками (в данном случае закадровым голосом), чтобы, не дай бог, ничего не перепутать.
Полочки в Александринском театре такие… В роли молодого Сосо/Кобы — низенького, тощего, рябого, прихрамывающего и сухорукого — любимец глянцевых журналов, 43–летний красавец с огненным взором и точеным профилем Владимир Кошевой. Без усов. Идеально держит байроническую позу (во всех мизансценах — одну и ту же), не вызывает ни омерзения, ни сочувствия. Магнетизм в действии: Кошевой всегда в центре кадра и внимания всех прочих героев спектакля, не говоря уж о зрителях. Слаб и слезлив он только в тюремной камере в самом финале, но об этом речь впереди.
"Все прочие" — харАктерные персонажи родом из бытовых комедий эдак 1950–1960–х годов, их сусальный ретрореализм вовсе не обязан взывать к чувствам. Камо (Иван Ефремов) — головорез из подворотни, идеальное орудие убийства. Семинарист Давид (Николай Белин) — рохля–интеллигент (видно же: будущий предатель). Его невеста Ольга (Анна Блинова) — романтическая дворянка–чистоплюйка, сама напрашивается на изнасилование на свежей могиле отца. Сандро (Дмитрий Бутеев) — энтузиаст–дуралей, ему прямая дорога на виселицу, чтоб не сдал товарищей по "Тифлисскому эксу". Брат его Ираклий (Тимур Акшенцев) хоть петь умеет. Вот все и пьют–поют–танцуют под гитару на конспиративной квартире, на полянке на фоне очаровательного рисованного задника, в трактире — весело, с гиканьем и эпизодически прорывающимся "грузинским" акцентом.
Читайте также:
Театр
Для самых ушлых. Премия и фестиваль "Прорыв"
Крови на сцене нет. Ни 40 убитых в теракте на Эриванской площади, ни сцены повешения революционеров, ни срежиссированного Иосифом убийства отца Ольги. Только разговоры. Даже карикатурному фабриканту–"сочувствующему" Бархатову (Александр Лушин), так сказать, везет: Сосо в последний момент передумал вешать его восьмилетнего сына, уподобив себя богу Авраама и Исаака, — о чем делает исчерпывающее заявление с воздетым к небесам пальцем.
Вся жизнь кипит в маленьких, живописных соцреалистических выгородках. Между мизансценами декорации возят (часто прямо с персонажами в них) люди с замотанными лицами. К этим ниндзя–джихадистам так и хочется присмотреться внимательней. Они как будто управляют всем происходящим. Как будто это сами силы провидения — или истории. Выставляют на обозрение сцены жизни Иосифа Джугашвили, о которых знаем. Оставляют между ними зияние пустоты — то, чего мы не знаем, или то, что мы не в силах постичь. Да, бьет в спину, да, параноик, социопат, манипулятор, спорит с богом, кто круче, — но как, как из "просто человека" родился тиран, замучивший целую страну? Саундтрек с армянским дудуком (чье появление в грузинском контексте вызвало немало споров среди соцсетевых знатоков) дает ответ без слов, исполненный тысячелетней меланхолии.
Однако Валерию Фокину этого ответа показалось мало. В финале спектакля к хнычущему, побитому Джугашвили, валяющемуся на полу тюремной камеры, является Сталин, восставший ради этого со стола патологоанатома. Петр Семак закуривает "Беломор" ("Потом узнаешь, что это. Хорошее место") и пускается в длинную беседу. Наконец ему надоедает воспитывать упавшего духом Иосифа, за спиной генералиссимуса падает железный занавес, перед глазами под записной гром оваций поднимается гигантский монумент. На полдороге свет гаснет, и уморительно–фаллический памятник Сталину–Семаку валится обратно в оркестровую яму (что может показаться ошибкой машиниста сцены — но нет, это замысел).
Чаявшие возрождения Сталина могут быть посрамлены. Любители многозначности и театральных ребусов, впрочем, посрамлены тоже.
