Наблюдатели, следящие за волнами московских протестов, вспоминают французские студенческие волнения 1968 года. Пятьдесят лет назад о себе заявила молодежь, родившаяся после войны и выросшая в те годы, когда формировалось понятие «общество потребления». Так и у нас сегодня. Все чаще на митингах встречаются молодые люди, не заставшие не то что распада СССР, но даже суровых 1990–х, которыми так легко напугать более взрослых россиян.
Впрочем, на этом сходство заканчивается. По крайней мере, пока.
Аналогии неуместны?
Вот лозунги 1968–го: «Мы не хотим жить в мире, где за уверенность в том, что не помрешь с голоду, платят риском помереть со скуки»; «Запрещать запрещено»; «Вся власть воображению» и «Не доверяй никому старше тридцати». Не похоже на сегодняшнее скучное «Отпускай — Допускай».
Почему так? В конце 1960–х назрел конфликт поколений, и именно он был ключевым элементом студенческих волнений, считает социолог, профессор Московской высшей школы социальных и экономических наук Григорий Юдин. «В России сегодня нет поколенческого конфликта. Видим заметный рост интереса к политике в студенческой среде и увеличение числа политизированных студенческих групп, однако требования, которые озвучивают их представители, не имеют поколенческого измерения — это общегражданские требования», — говорит он.
«Какое–то сходство с 1968–м, конечно, есть, но то общество было все равно более сложное, — считает заместитель директора «Левада–центра» Денис Волков. — Там были профсоюзы, движения, за этим всем стояла мощная левая идеологическая база, были подключены философы. И потом, мне кажется, у нас власть сильнее и менее готова к каким–либо компромиссам».
Различается и демографическая ситуация. Во Франции на 1950–е пришелся локальный бум рождаемости. Показатель подскочил до максимального для всей послевоенной истории значения 20,6% (на тысячу населения; сейчас 11,8%). Мощный потенциал этого фактора отлично показала история Арабских революций 2011– го. Из–за всплеска рождаемости к 2008–му 63% населения Ближнего Востока были моложе 25 лет. Сравним с актуальными данными Росстата: в России младше 25 лишь 27% населения.
Бэби–бумеры, да не те
В начале 2000–х Российская Федерация еще только начала выбираться из демографической ямы, в которую свалилась в начале 1990–х. Даже в 2001–м (год рождения сегодняшних совершеннолетних) рождаемость оставалась ниже 10% на тысячу населения. К 2007–му показатель дотянулся до 12%, к 2013– му — до максимума 13,3%, и это был первый год, когда в России родилось больше, чем умерло. Даже если использовать термин «бэби–бум», приходится признать: это поколение еще даже не пошло в школу и в большую политическую игру вступит не раньше 2025–го.
Тем не менее на улицах Москвы сегодня оказались именно бэби–бумеры, просто другие — рожденные в СССР. По большому счету это разочарованный средний класс. Про таких Маркс сказал бы: буржуазия. И даже странно, что до сих пор не прозвучал во всю силу типично «буржуазный» лозунг No taxation without representation («Нет налогам без представительства»).
«Самые молодые, хотя и узнают все из интернета, все–таки не думают много о политике, пока у них есть поддержка семьи, — говорит Денис Волков из «Левада–центра». — Наибольший протестный потенциал у тех, кто сейчас ближе к 30– 40 годам. Они уже отлично пользуются интернетом, менее зависимы от ТВ–пропаганды, ими сложнее управлять».
Время в этой ситуации работает против системы. Лишь 24% людей в возрасте от 17 до 25 доверяет телевизору (24%), вместо этого предпочтение отдается интернет–СМИ (31%), а также социальным сетям (42%). А следующее поколение, рожденное с айфоном в руке, будет еще критичнее к традиционным каналам массовой информации.
Холодильник с телевизором проиграли
Заметные сдвиги в обществе начали фиксироваться полтора года назад, утверждают социологи. По их оценкам, сегодня 59% людей в стране предпочитают личную свободу высокой зарплате. То есть проиграли и холодильник, и телевизор.
«Наиболее существенные подвижки не сильно варьируются от возраста, — поясняет автор исследования, президент партнерства «Новый экономический рост» Михаил Дмитриев. — Те же самые настроения демонстрировали и респонденты средних возрастов, и пенсионеры. Что еще интереснее, изменения происходят однородно и в территориальном разрезе. Например, мы проводили исследование в Гусь–Хрустальном, это депрессивный моногород во Владимирской области, или в Саранске — даже там настроения очень похожие».
Вот только для оппозиционеров у социологов тоже плохие новости. Они провели эксперимент: людям зачитали демократические манифесты Григория Явлинского. Респонденты поддерживали все тезисы, но до тех пор, пока не выяснилось, кто их автор. Та же участь ждет Навального, других представителей внесистемной оппозиции и вообще всех, кто решит заниматься федеральной политикой профессионально. По последним опросам «Левада–центра», почти половина россиян не хочет голосовать ни за какие партии, включая оппозиционные «Яблоко» и «Парнас». Зато люди верят гражданским активистам на местах. И, как говорят социологи, это мировая тенденция. Пример — Италия, где население, голосуя за «Движение 5 звезд», выбрало «политического клоуна» вместо профессионального политика.
«Главной причиной этих процессов могут быть отложенные последствия стагнации уровня жизни среднего класса в развитых странах, которые обострились после кризиса 2008–го, — поясняет Михаил Дмитриев. — Ну, например, в Великобритании последние 10 лет были периодом самого низкого роста производительности более чем за полвека. В России причины в чем–то похожи, потому что у нас доходы еще в 2015–2016 годах упали на 10% в реальном выражении и с тех пор не росли».
Это несколько усложняет ответ на вопрос, что, собственно говоря, делать власти, чтобы сохранить стабильность. Даже решения «допускать» может оказаться уже недостаточно — опыт Европы показывает, что люди от этого добрее к элитам не становятся. Может быть, наступает время подумать о новых формах гражданского участия, таких как прямая или облачная демократия. Нам это кажется невероятным и абсурдным, а что об этом скажут дети? Возможно, когда кровь и гормоны заставят их начать действовать, мы увидим настоящий кризис поколений, и вот тогда сравнения с 1968 годом прозвучат пугающе актуально. Но пугающе — только для нас.
“
Налицо глубочайший социокультурный конфликт между давно не менявшейся, говорящей на устаревшем языке консервативной элитой и подрастающей сменой. Это не обязательно молодежь. Есть просто люди образованные — те, кто уже переключился на другую повестку, живет в глобальном мире и избавлен от мифов советской идеологии. Экономические проблемы этот конфликт только обостряют. Обычно эволюция авторитарного режима проходит через преемничество. Например, в Парагвае это произошло, когда Альфредо Стресснера сменил генерал Родригес, и уже при Родригесе произошли демократические реформы. В Тунисе после 30–летнего правления Хабиба Бургибы пришел молодой преемник Бен–Али, но и его правление затянулось на 20 лет, закончившись только с Арабской весной. Так что сценарии могут быть самые разные.
Александр Кынев
политолог, доцент департамента политических наук ВШЭ
“
Чтобы предотвратить будущий кризис, нужно вернуть реальную конкуренцию в политическую систему. Должна появиться реальная конструктивная оппозиция, а у молодежи — ощущение, что они реально что– то выбирают, а потом за свой выбор несут ответственность. Как во Владимирской области: выбрали представителя ЛДПР — живите теперь с этим. Когда конкуренции проектов будущего нет, нет и ощущения ответственности за выбор.
На мой взгляд, стоило бы серьезно присмотреться к идее двухпартийной системы. Обе партии будут представлены в элите, обе — входить в систему власти. В последний раз похожая идея обсуждалась в 2008 году. Тогда был вариант условно консервативной партии Владимира Путина и условно либеральной партии Дмитрия Медведева. В 1990–е обсуждался вариант создания одной партии федерального центра и одной партии регионов. Блок «Отечество — вся Россия» Примакова — Лужкова — Яковлева как раз и был попыткой создать такой проект. Другое дело, что пока реализовать все это не получается. Как верно в свое время сказал Черномырдин, какую бы партию мы ни строили, получается КПСС.
Дмитрий Солонников
политолог, директор Института современного государственного развития
