Елена Осокина — профессор университета Южной Каролины и социально–экономический историк. А ее книжка про индустриализацию на примере работы Торгсина — прелестнейшая бонбоньерка, как написал бы я, когда бы внутри этой изящной коробочки не лежали вместо конфеток отчаяние, голод, нищета и трупы. А так даже не знаю, как и написать, потому что это редчайшее сочетание: изящно об ужасном. Такой реквием эпохи барокко: золотые шары над чумными могилами. И урок, кстати, всем пишущим: чтобы нарисовать картину масштабного ужаса, не обязательно описывать сам ужас, можно просто укрупнить деталь, совершенно, казалось бы, не имеющую к ужасу отношения.
И действительно: нам кажется, что Торгсин, созданная в 1930 году сеть магазинов для торговли с иностранцами за валюту, — это такой оазис буржуазного мира в сталинской России. Нас всех вводят в невольное заблуждение булгаковские "Мастер и Маргарита" со знаменитой сценой, когда Коровьев и Бегемот отправляются в торгсиновский универмаг на Смоленской площади. И видят там невероятные штуки ситца всех расцветок, и штабеля коробок с обувью, и пласты жирной розовой плачущей лососины… Ну, где они устраивают очередной фирменный кавардак и сажают, как в лужу, в кадку с сельдью фальшивого иностранца в сиреневом пальто.
На самом деле это лишь парадная витрина. И Торгсин — ни в коем случае не сталинский предтеча брежневской "Березки". Торгсин на вершине своего могущества в 1933 году — это сеть из 1526 магазинов, по большей части сельских лабазов. Главный покупатель Торгсина — не иностранец, а полуголодный горожанин или умирающий с голоду крестьянин. Основной товар — крупа, мука, масло. В каждом лабазе сидит оценщик драгметаллов и в обмен на золотые крестики, царские червонцы или сережки дозволяет за торгсиновские рубли приобрести сколько–то сахара или муки.
Зима 1932–1933 годов — это не только пик индустриализации, когда для закупки западных машин и станков требуется все больше золота и валюты. Это и апогей коллективизации. Частное сельское хозяйство в СССР разорено, крепкий крестьянин сослан, а бедняк загнан в колхоз. Итог — один из величайших искусственно созданных голодов ХХ века, по жертвам сопоставимый с Большим террором. Продукты, и даже хлеб, и даже в Москве — по карточкам. В Торгсин несут последнее, венчальные колечки. Государство принимает их по цене, выгодно (для себя) отличающейся от мировых. А муку, крупу или масло продает втридорога. Выбора нет: частная торговля тоже уничтожена. По сути, Торгсин — прообраз обмена времен ленинградской блокады, когда умирающий отдает последнюю реликвию, какие–нибудь каминные часы, за десяток яиц.
Елена Осокина подробно разбирает экономическую эффективность этого механизма. Она работала с материалами в Российском государственном архиве экономики и, вероятно, является крупнейшим знатоком деятельности Торгсина. Ее главный вывод ошеломителен: Торгсин работал эффективнее золотодобывающей промышленности СССР. Настолько эффективно, что Сталин в интервью 1934 года газете "Нью–Йорк Таймс" спокойно приплюсовал торгсиновское золото ко всему добытому золоту Колымы. Торгсин и был нашей Колымой, нашей подневольной золотой лихорадкой, нашей щелью между жизнью и смертью, что и описано в "Алхимии советской индустриализации" с изяществом и тонкостью кисти Босха.
Читать, наслаждаться и ужасаться.
