Переезд Петербургского университета на выселки — давно обсуждаемое намерение, ставшее теперь фактом. Но не стоит опасаться, что отечественная наука из–за этого пострадает.
И за, и против строительства кампуса можно подогнать много красивых теорий. Вот в англосаксонском мире университеты живут отдельно от больших городов, все компактно, наука и образование на месте превращаются в практические решения. А в континентальной Европе наоборот: университеты в центре столиц, студенты вносят в жизнь города дух молодости и свободы, являются активными потребителями культурных ценностей и прочего креатива. К кампусам же есть претензии: там студенты варятся в собственном соку, сексуальное насилие, наркотики и вот это все. Более того — общежития в них специально строят так, чтобы тяжелее было бастовать (например, без больших коридоров, где и зреют всегда самые бунты). А что же это за европейская столица, в которой не бузят студенты?
И сейчас, конечно, все эти аргументы будут выноситься на сцену. И обсуждаться с умным видом. И еще, может быть, другие, более серьезные аргументы приведут. Только все прекрасно будут понимать, что к реальности это не имеет ровным счетом никакого отношения.
Потому что к реальности относится совершенно другой вопрос: как и кем будут освоены деньги на строительство кампуса (оценочно речь может идти о сумме 100 млрд рублей) и как будет решаться судьба существующей недвижимости (оценочно — около 60 млрд рублей).
Все остальное (про науку, образовательный процесс, синергию и т. д.) — это, конечно, очень важно. Однако 160 млрд — это 160 млрд. И в подсознании у всех будет, что затея переезда — не в развитии науки, а в освоении денег.
И в этом смысле переезд — плохая новость.
Дело даже не в том, что 100 млрд в научной сфере могли бы найти себе лучшее применение, отъезд студентов на выселки не лучшим образом скажется на демографической картине города и не все преподаватели готовы будут столь радикально поменять свой образ жизни (а наиболее конкурентоспособные и вовсе могут утечь мозгами на Запад или Восток).
Дело в том, что СПбГУ, который уже давно не производит значимые научные новости, окончательно становится источником исключительно финансовых или кадровых информационных, если можно так сказать, сообщений. То есть из научного центра (хотя бы в теории) превращается в административно–хозяйственную единицу.
В начале ХХ века и одна десятая часть таких реформ потрясла бы весь Петербург. Студенты бастовали по поводу любого посягательства на свои права: например, реформа полномочий студенческих старост привела к остановке занятий в 1908 году. А в 1911–м после циркуляров министра народного просвещения "О временном недопущении публичных и частных студенческих заведений" и тому подобных волнения охватили все крупнейшие вузы империи. Полиция занимала аудитории, арестовывала зачинщиков. Более того: в одних рядах со студентами была значительная часть профессоров.
То, что сейчас возмущение не идет дальше кухонных разговоров, характеризует в равной степени и так называемое "университетское сообщество", и сам университет. В нем выросло то, что должно было вырасти. И если сейчас эту административно–хозяйственную единицу выселят из города хоть в Пушкинский район, хоть в Лодейнопольский, большого ущерба отечественная наука, видимо, не понесет.
