Индивидуальное спасение и общее выживание

Как в анекдоте про диссидента, разбрасывавшего вместо листовок чистые листы. И так всем все ясно. Да и безопаснее: политзаключенных в России сегодня уже не десятки, а сотни. Среди моих друзей, коллег, знакомых почти не осталось тех, кто не столкнулся бы с прокурорской проверкой, обысками или путешествием в автозаке. И дело уже не в резиновых и людоедских законах, а в самой грозовой атмосфере нервозности и взаимной злобы. Это лет десять назад "представься, мразь!" было клеймом персонально Владимира Соловьева, который после перелета в охранители решил обходиться без тормозов. А прочие тогда такими не были, поскольку еще понимали, что чистота белья есть свидетельство соблюдения гигиены — усилия, с каким следишь за собой, не позволяя опускаться до полного слияния с окружающей средой. Сильные слова и жесты применялись в исключительных случаях.

Это в нулевых или даже раньше Дмитрий Быков в Америке как–то раз приготовил ведро с навозом для обидчика своей жены. И тот визжал и звонил в полицию, но это было неважно — важно было, что исключительный поступок следовал в ответ на исключительную низость. А теперь навоз стал мейнстримом, в котором сам черт не разберет обмазавших и обмазанных. И все оскорбительные слова, за которыми прежде стояли история и идеология, теперь тоже перестали что–либо вызывать, кроме слабых покалываний. Кожа к 2019–му у всех такая, что только прямое попадание бомбы — не комариный укус. И это еще одна причина, чтобы вместо текста оставлять пустой лист.

И если я пишу, то только потому, что у людей в сегодняшней русской реальности осталась потребность если не в предсказании будущего (это столь же осмысленно, как закладывать "капсулы будущего" в СССР), то в обустройстве настоящего. То есть по–прежнему актуален вопрос о стратегиях выживания. Эмигрировать — не эмигрировать? Эмигрировать внутренне — или по полной программе? Брать деньги от властей — не брать? Вкладываться или закрывать позиции? Я сам довольно долго продвигал в этих условиях стратегию "заинтересованного антрополога", полагая, что сегодня в России следует жить эдаким Миклухо–Маклаем, который папуасов не обличает, а изучает, с головой погружаясь в их жизнь, но оставаясь человеком цивилизации. Однако должен признать, что так жить возможно, лишь когда у тебя есть богатая мама–спонсор и корвет "Витязь" с палубной артиллерией.

К исходу 2019–го все стратегии жизни в России превратились в стратегии выживания в агрессивной среде. Когда важно не просто пережить нынешние времена, но и сохраниться к их окончанию. Я не автор идеи "пережить, сохранившись" — ее сформулировал как раз в этом году Марат Гельман, пребывающий в статусе черногорского жителя и гибридного эмигранта, то есть человека, который уехал, но сохранил в России и работу, и открытые двери. Формально для власти он даже не эмигрант. Согласно Гельману, любое стратегическое решение, принимаемое сегодня человеком в России, должно давать положительный ответ на оба вопроса. Первый: поможет ли это дожить до окончания серого царства? Второе: не приведет ли это к тому, что по окончании я сам буду замазан до черноты? Мне кажется, эти два вопроса чрезвычайно важны, и я в ответственные моменты теперь все время их себе задаю.

Увы: из них же следует, что в 2019 году никаких общих социальных ниш, где можно было пережить эпоху, в России не осталось. Все решения теперь исключительно индивидуальны. Их невозможно пошить по общей мерке — что, замечу в утешение, является базовым свойством постиндустриального века. И в этом для меня тоже итог года.

Дмитрий Губин, обозреватель