Неподалеку от меня в Германии живет эмигрант, жизнь которого — ошибка, которую он сам же и совершил. Зовут его Петр. Я познакомился с ним в альтенхайме, доме престарелых, где Петр обитает после смерти жены. "Есть тут у нас один русский", — вывели на него меня соседи, с которыми, впрочем, он отношений не поддерживает. Гуляет одиноко, держась за ручки роллатора, по саду альтенхайма. Он из Алма–Аты, из выселенных при Сталине в Казахстан немцев. В Германии 30 лет, но страну на дух не переносит. "Здесь каждый сам за себя. А у нас в СССР все были вместе", — твердит. Он бы вернулся, да некуда.
Петр не одинок. Русские (а на самом деле советские) люди, состоящие частью из этнических немцев, а частью из евреев в Германии, — крупнейшая, притом привилегированная группа эмигрантов. Их принимали семьями, поколениями — в итоге приехало около трех миллионов. Никакие сирийские беженцы с ними численно не сравнятся, разве что турки: тех тоже примерно столько же. Но если последних в Германии можно сосчитать по турецким паспортам, то наших — нет. Они получали немецкие паспорта при сохранении старых, хотя для всех остальных в Германии двойное гражданство запрещено. Петр сразу стал гражданином ФРГ. И немецкий он знал с детства — не было языкового барьера. Проблема оказалась в другом. Петр эмигрировал просто потому, что появилась возможность. В Германии жили богато, а он нище: что думать–то?! А на деле критически важен оказался не достаток, но вот это — "у нас все были вместе, а здесь каждый сам по себе".
Беженец из нацистской Германии Себастьян Хафнер, известный критик национал–социализма (и просто социализма), в одной из книг точно заметил, что социализм, в отличие от капитализма, обобществляет людей. Свободное время в СССР или в ГДР было невозможно вне коллектива: "все вместе". Восточные немцы в Западной Германии, писал Хафнер, "жалуются на одиночество, покинутость — оборотную сторону индивидуальной свободы". Как и Петр.
Сегодня в русской эмигрантской среде многие ругают Германию и напоказ признаются в нелюбви к ней. Это стало чуть ли не хорошим тоном. Одним, как Петру, не хватает привычного коллективизма, другим — привычной ксенофобии. Но, в общем, не у всех срослось. Даже в тех городах, где полно идиллических домиков с черепичными крышами, наши часто селятся кучно, в какой–нибудь безликой застройке 1970–х, где есть русский магазин с гречкой и сгущенкой и где всегда можно с соседями поругать Меркель за то, что "напустила в Германию ислам".
Об этот камень — оказывается, здесь живут иначе, чем мы воображали! — спотыкаются не только простые люди. Ко мне в "Фейсбуке" пристает эмигрант из бывших интеллигентов: просто исходит слюной в издевках над Германией за ее социально ориентированную политику, за помощь бедным, за придерживание богачей. Мне его дико жаль. Не только в Германии, но и во всей континентальной Европе куда тяжелее, чем в англо–саксонском мире, разбогатеть: это принципиально разные жизнеустройства. Единый Запад — миф. Нахрапистым Д’Артаньянам и Растиньякам сегодня надо не в Париж или Берлин, а в Лондон или Нью–Йорк. Вот там — безудержный капитализм, ставка на индивидуальную инициативу и минимум социальных гарантий. И если и правда решил из России уехать, то прежде разберись, что тебе ближе, а не беги, потому что все бегут. Потом поправить будет трудно.
Сегодня в России думают об отъезде многие. Думают об эмиграции, невзирая на профессию, возраст, социальные связи; часто принимают решение ехать ради детей. Причины очевидны: откат страны назад, который неизвестно, завершится ли при твоей жизни (и даже при жизни ребенка). Разговоры о том, как "там", вызывают огромный интерес. "Верно ли, что в эмиграции у всех сначала эйфория, потом разочарование, потом отчаяние, потом привычка?" — об этом спрашивают часто. Возможно, у кого–то и так. Но главный закон эмиграции в том, что нематериальное — ритм, принцип, стиль жизни — оказывается важнее и денег, и языка, и жилья. Если все устраивает, то, бывает, люди входят в новую жизнь, как рука входит в перчатку по размеру.
А если нет… Гуляю я с Петром по его райскому саду и даже не знаю, что и сказать.
