На протяжении прошлого года я подытоживал художественный опыт уходившего десятилетия на страницах "ДП. Выходной". Подобные итоги, разумеется, предварительны, но без них сложно двигаться дальше. Так точно сподручнее. Один из вопросов, который заострило искусство 2010–х, касается того, как нам понимать востребованность художника и его произведений. Кажется, contemporary art — не шоу об успехе, хотя, конечно, карьеры некоторых арт–звезд могут навести на такую мысль. Как будто бы современное искусство призвано говорить о своей эпохе без обиняков. Вот только фигуры, подобные Петру Павленскому, наперечет. Да и помня его парижскую историю, впору усомниться, принимает ли этих немногих в свои ряды международное сообщество contemporary art. Современное искусство заостряет проблемы — социальные, политические, экономические, культурные. Но разве зачастую это не оборачивается в лучшем случае шумихой, а в худшем — скандалом? Наконец, современное искусство готово в ином случае сопереживать обездоленным, униженным и оскорбленным. Но нам ли, в России, не знать, что это сопереживание, как правило, обозначает дистанцию между необходимой социальной помощью и риториками вовлеченного или партисипаторного арта? Блеск и нищета арта насущного — тема для рассуждений в наступившем году. Раз в месяц буду писать о том, как искусство открывает в нашем времени то, что мы могли счесть не заслуживающим внимания. О том, как мы обманываемся в ожиданиях, наделяя художника достоинствами, в которых он может даже не нуждаться. О том, как арт может приносить пользу, ведь и такое случается. О том, какими страстями и спорами живет сегодня искусство.
Год открывается чудесной и спорной выставкой. В Русском музее — "Эхо экспрессионизма". Хотя в Петербурге мы избалованы как эффектными, так и дельными проектами, эта выставка из ряда вон выходящая. Были у нас и магнетически притягивающая публику ретроспектива Ильи Репина в корпусе Бенуа, и "Дейнека/Самохвалов" в Манеже — зрелищные, но не китчевые. Были и проекты для знатоков. "Квартира № 5" в Мраморном дворце рассказала с толком, с чувством, с расстановкой важный сюжет из истории русского авангарда, воспев его героев — братьев Бруни, Николая Пунина и Владимира Татлина. Фонд "ПРО АРТЕ" в честь своего 20–летия привез работы классиков современного искусства Билла Виолы и Яна Фабра. Сейчас нет оснований жаловаться на скуку или ворчать на наши олдскульные музеи, как это было принято лет десять назад. Но и сегодня нам по–прежнему недостает выставок, открывающих дискуссии. Ведь вокруг искусства споров и страстей более чем достаточно. Однако кураторы пока что редко посвящают им проекты.
"Эхо экспрессионизма" — продолжение давнего разговора о том, что не одной Москвой живо наше современное искусство. Это как будто и так ясно. В Екатеринбурге, например, несколько лет назад запустили долгосрочный проект "Немосква" — о российском арте, который вовсе не ограничен пределами МКАД. Но тем не менее в столице больше возможностей, больше денег, а как дойдет до книги по истории искусства, так напишут, что именно в Москве эта история и вершится. Ленинград / Петербург давно соперничает со столичной арт–сценой. Прямо скажем, не особенно успешно, зато упорно. "Эхо экспрессионизма" — очередная реплика в споре между московским и петербургским арт–сообществами.
В России и за рубежом современное искусство представлено, конечно, столичными звездами, многие из которых живут в Европе или США. Московская концептуальная школа еще в 1980–1990–е сделала фантастическую карьеру. Сейчас сложно установить, сколько поколений художников относится к этому влиятельному движению. Многое для его успеха сделал, между прочим, в прошлом аспирант Ленинградского университета Борис Гройс, ныне профессорствующий в Нью–Йоркском университете. Между тем художникам из других городов России если что и достается, то крошки от пирога. Согласитесь, есть даже определенный азарт в том, чтобы эту ситуацию изменить.
"Эхо экспрессионизма" — петербургская версия эволюции русского искусства с середины прошлого века до наших дней. Экспрессионизм в России не в почете. Долгое время считалось, что в нашем искусстве его не было. После перестройки о нем стали писать и даже делать про него выставки. Однако влияние московского концептуализма пресекало попытки говорить об экспрессионизме как о существенной составляющей нашего современного искусства. Уж что–что, а экспрессионизма ни у Ильи Кабакова, ни у Виктора Пивоварова, ни у их единомышленников днем с огнем не сыщешь. Откроешь же мемуары одного из мэтров московской арт–сцены Никиты Алексеева — и обнаружишь в сердцах написанные строки о том, как чужды автору герои ленинградского неоэкспрессионизма. В общем, выставка эта о давней ревности. Она настаивает на том, что и в блокаду, и после войны, и в оттепель, и позднее, вплоть до наших дней, художники в нашем городе жили экспрессионистским искусством. Константин Симун, круг Александра Арефьева, Евгений Михнов–Войтенко, Соломон Россин, школа Сидлина, Новые художники, Владимир Шинкарев и многие другие представляют общий, цельный художественный опыт. Опыт свободы, риска, эксперимента, духовных поисков и живого диалога со старым искусством. Конечно, точка в споре между московской и петербургской арт–сценой еще не поставлена, да и наступит ли когда–нибудь день, когда он будет завершен? Но отныне история русского искусства не столь однозначна: обойти вниманием петербургский экспрессионизм уже невозможно.
Станислав Савицкий, арт–критик
