Купеческая семья Пиккиевых, которой принадлежал дом на Моховой, 39, была по петербургским меркам весьма влиятельной. И не только в силу своей зажиточности, но и потому, что именно в их доме располагался едва ли не главный полуподпольный храм петербургского старообрядчества. Чтобы сохранить его, Алексей Дмитриевич Пиккиев прилагал немало усилий.
Петербургская история Пиккиевых началась в первом десятилетии XIX века. Столица Российской империи, несмотря на уже столетнюю историю, продолжала активно строиться, так что было бы просто глупо не поставлять на эту глобальную стройку главную продукцию, которой промышляло это семейство капиталистых крестьян, — железные гвозди и скобы. Ковали их на маленькой карельской мануфактурке на берегу реки Обжи, ныне именуемой Обжанка, а в качестве сырья использовали болотное железо, благо его по низким берегам было немало. Постепенно производство выросло в целый "железоковательный завод", ассортимент продукции расширился, и владельцу предприятия — Дмитрию Назаровичу Пиккиеву — волей–неволей пришлось задуматься о том, чтобы открыть свою контору в Петербурге. Сам он, впрочем, покидать родную Олонецкую губернию желанием не горел, так что в город на Неве отправился его старший сын Алексей.
Молельня в нагрузку
Алексей Дмитриевич в столице обжился очень быстро, благо старообрядческая община поморского толка была тут сильна и на помощь единоверцев можно было рассчитывать с уверенностью. Пиккиев–младший внес гильдейский сбор и превратился из крестьянина в купца. За поддержку общины пришлось, разумеется, заплатить: новоявленный купец искал себе в Петербурге достойную резиденцию, и ему настоятельно порекомендовали приобрести бывший дом старовера Ивана Долгова на Моховой, 39, в котором находилась молельня, выполнявшая неофициально функции подворья Выговской пустыни. Что он в 1841–м и сделал.
Быть хранителем главного храма петербургских старообрядцев оказалось функцией, с одной стороны, почетной, но с другой — хлопотной. Во–первых, прихожан в его доме собиралось больше 500 человек. А во–вторых, власти в ту пору неодобрительно относились к любым отклонениям от официально признанной модели православия, и на раскольников шли постоянные гонения. Так что в 1852 году в дом к Пиккиеву нагрянула полиция: молельню закрыли и двери опечатали. Алексей Дмитриевич, обзаведшийся к тому времени серьезными связями, добился разрешения открыть ее снова. В 1854–м история повторилась, только на этот раз еще и все, что было внутри, вывезли. Предметы культа — в Александро–Невскую лавру, метрические книги — в Духовную консисторию. Тут уже просто связей не хватило, пришлось плести интриги, доказывать, что все вывезенное — предметы коллекционирования, принадлежащие лично Пиккиеву, и изъятие их — чистой воды произвол. Дело затянулось надолго — до 1862 года.
Звон как по нотам
Что интересно: будучи старообрядцем и хранителем молельни, Алексей Дмитриевич в глазах властей был тем не менее купцом благонамеренным и лояльным. Дело в том, что к этому времени помимо предприятия на Обже, заложившего основу благосостояния семьи Пиккиевых, он открыл еще и колокололитейный завод в Олонце. И олонецкие колокола были практически в каждой первой карельской церкви, построенной после начала 1860–х. Специалисты там работали уникальные, умевшие отливать редкие по чистоте звучания колокола. Так, для храма в Кончезере, согласно сохранившимся документам, завод Пиккиева поставил колокола чистейшего звука весом 1, 2, 4, 9, 18 и 36 пудов, выдававшие ноты от "до" до "ля", — даже по нынешним временам этакое технологическое чудо! Мало того, был Пиккиев еще и благотворителем: школы открывал, на постройку мостов на карельских трактах щедро жертвовал, сиротские приюты не забывал. Да еще и дружил, как говорится, с кем надо из приближенных к властным кругам, да нужным людям подарки делал. В общем, по всем признакам правильный был купец. Не удивительно, что хоть и не сразу, а удалось ему доказать свое право на "коллекцию" и вернуть и книги, и иконы. Не все, правда, но большую часть. И до начала 1881 года молельня работала без помех под видом личной домовой церкви купеческой семьи.
В 1867 году Алексей Дмитриевич скончался, а его дети и наследники — Алексей и Владимир — были не особо горячими сторонниками сохранения "древлего благочестия". Вскоре после смерти отца они взялись перестраивать дом, так что общине пришлось свой полуподпольный храм перенести в другое место, и обратно его уже не вернули. Вместо молельни в доме 39 по Моховой появились портерная, булочная, магазин жареного кофе, керосиновая и мелочная лавки, сразу два ателье дамских нарядов, магазин искусственных цветов, ювелирный, чемоданная и столярная мастерские, прачечная и магазинчик для аквариумистов, а квартиры на четвертом, надстроенном в 1881 году, этаже сдавались внаем. Ушлые потомки капиталистого крестьянина Дмитрия Назаровича стремились таким образом отбить затраты на перестройку собственного жилья.
