Судя по отзывам, перспективный московский режиссер Денис Азаров в постановке первой успешной пьесы Николая Эрдмана "Мандат" на сцене театра "На Литейном" использовал плюс–минус те же приемы, что в спектакле 2015 года по второму, уже запрещенному сочинению этого автора "Самоубийца" в московском Театре им. Ермоловой. Та же плоская выгородка–комната: в Москве вырвиглаз–желто–оранжевая и маленькая, в Петербурге — заклеенная образцово мещанскими обоями и очень большая, во все полотно сцены. Те же плотно загримированные, "мертвецкие" лица персонажей: в Москве выбеленные, у нас — серые. Тот же многозначительно подсвеченный задник: в Москве по–робертуилсоновски яркий, на Литейном — выстреливающий только в конце второго акта. Зато как наглядно–то: сквозь стену проявляется черно–белая фотография самого автора Николая Эрдмана.
Этот сатирик 1920–х до ареста успел написать всего две полноформатные комедии: "Мандат" в 1925 году ставил Мейерхольд, за "Самоубийцу" тоже брался, но в 1932–м пьеса была окончательно запрещена. Арестовали Эрдмана вместе со всеми сценаристами "Веселых ребят" в 1933 году. После трехлетней ссылки он в столицах уже не жил, однако поучаствовал в создании сценария к фильму "Волга–Волга" (и вместе со всей съемочной командой стал лауреатом Сталинской премии, как ни парадоксально). В войну работал в Ансамбле песни и пляски НКВД, после — в Театре на Таганке, делал отличные русские переводы классических оперетт… На фоне Эрдмана в финале спектакля мелькают фотографии безымянных арестованных — анфас, профиль, быстрая перемотка. Каждому становится ясно, к чему клонит режиссер.
А то мы бы без фотографий из энкавэдэшных дел не догадались. О страхе перед человеком в форме (или с мандатом) в пьесе речь через слово. Всего боится мать–купчиха "из бывших" (Тамара Шемпель), решившая отдать своего дурака–сынка в коммунисты, чтобы выдать замуж дочь: семье жениха как раз нужен "свой" член партии или хотя бы рабочий в виде приданого. От каждого стука вскакивает сын Павел Сергеевич (Евгений Тележкин), всё двухсторонние картины перевешивает — то пейзажем наружу, то Карлом Марксом, то Лениным, то Николаем Вторым. Изысканно трепещет еще одна "бывшая" Тамара Леопольдовна (Любовь Завадская), прячущая у купчишек сундук с платьем императрицы, то есть "со всем, что от всей России осталось" (рефрен комедии). По–мультяшному дрожат заговорщики–царисты, спутавшие купцову кухарку в этом самом платье с великой княжной. Смешно мечется жилец Иван Иванович (Сергей Мосьпан) с кастрюлей лапши на голове (о да!) — все норовит позвать милицию, да трусит таинственного мандата.
Вот только зрителям отчего–то не смешно. Никакие параллели с нынешним днем в истории о прохиндее, якобы вступившем в партию, чтобы стать начальником и решить все бытовые проблемы разом, не вызвали особого восторга на премьере. Зловещее воронье карканье при каждом упоминании России, портрет генералиссимуса при словах "Я самому Сталину написал!" и даже неподражаемое "Я человек партийный" из уст Евгения Тележкина рождали в зале лишь жидкое хихиканье. Жирное комикование артистов в "исторических" костюмах не добавило сатире 1925 года юмора 2020–х. И даже страдания кухарки Насти (Кристина Шелобкова), которой особенно "повезло" со злобой дня, лишь по касательной затрагивают гражданские чувства. Денис Азаров решил, что это "все, что от России осталось" надо бить — и перемазанную кровью девушку швыряют об стены, пол, стулья и дверные косяки все без исключения персонажи. Вот только она и сама падает и бьется о то, что стоит на сцене. Претерпевание домашнего и вообще всяческого насилия не делает произносимый этим персонажем текст хоть сколько–нибудь осмысленным: чего у Эрдмана нет, того не появилось и у Азарова. Мещанская комедия о коммунисте–самозванце так и осталась в своих 1920–х, вызывая один маленький вопрос: к чему ставить (и смотреть) эту пьесу сейчас?
