Две выставки кинетического искусства внесли особенную динамику в петербургскую художественную жизнь. Первая — в Манеже. Это блокбастер о русском авангарде и его триумфальном продолжении от 1960–1980–х вплоть до наших дней. В нем участвуют Русский музей, Третьяковская галерея, музеи в регионах и многочисленные коллекционеры. Вторая чуть было тоже не открылась в Манеже, но в итоге ее кураторы реализовали свой проект в "Севкабеле". Там по крайней мере не менее модно. В основном она про современное искусство, исторические материалы дополняют ее в качестве комментария. Не успев начаться, первая выставка сразу обросла слухами о том, что якобы подобный проект был недавно в далеком Владивостоке, в Центре современного искусства "Заря".
На дальних рубежах нашей родины, действительно, тоже воздали должное кинетизму. Впрочем, уж что–что, а вниманием это художественное направление не обижено. Последнее время кинетическое искусство регулярно выставляется. Устраиваются и персональные выставки художников, представляющих это движение: Франциско Инфанте, Вячеслава Колейчука и Льва Нусберга. Об относившихся к кинетизму группах не забывают ни в Третьяковке, ни в Русском музее, ни в Эрмитаже. Их выставляют вместе, по отдельности и в проектах, посвященных позднему модернизму и постмодернизму. Ведущие российские арт–центры с завидным постоянством работают с кинетистами всех мастей. О кинетизме много пишут искусствоведы и арт–критики. Едва ли не первой монографией о современном российском искусстве была книга одного из лидеров направления Вячеслава Колейчука, так и называвшаяся — "Кинетизм". Она была издана еще в начале 1990–х. В общем, не удивительно, что весной у нас аж две кинетические выставки. Их могло бы быть и больше, потому что это очевидный для всех интересный и эффектный сюжет. У недоразумения, предшествовавшего обеим выставкам, не было шансов перерасти даже в местечковый скандал.
О нем, конечно, написали во всех рецензиях и посудачили в "Фейсбуке", но дальше шумихи дело не пошло. Зато в отзывах на выставку не обошлось без страстей. Филиппики в адрес обоих проектов, похвала одному из них и несколько дельных рецензий арт–экспертов создали ощущение, что у нас наконец появилась арт–критика — публичная дискуссия об арте насущном. А то все как–то было без особого задора. Так называемое современное искусство живет довольно обособленно от российского общества. И, хотя арт моден, к жизни и реальности он имеет косвенное отношение. Это цеховая форма существования. И тут вдруг — не из–за политики, не в связи с социально–политическими проблемами, а именно по поводу самого что ни на есть художественного сюжета — начинается дискуссия. Ведь кинетизм — венец модернистских формотворческих экспериментов. Это отрадно наблюдать.
Так сложилось, что кинетизм — едва ли не самый удачный проект русского/советского искусства второй половины ХХ века. Поспорить с ним мог бы разве что концептуализм, тоже снискавший мировую славу и столь же тесно связанный с традицией отечественного авангарда. Кинетизм, впрочем, возник минимум на 10 лет раньше концептуализма. Он был одной из побед оттепели — той свободы, которая преобразила страну на рубеже 1950–1960–х и вдохнула в авангард новую жизнь. Франциско Инфанте, Вячеслав Колейчук и Лев Нусберг возвращали в современность опыт экспериментального искусства начала ХХ века. Конструктивисты, Александр Родченко, Владимир Татлин, Эль Лисицкий и другие лидеры русского авангарда стали кумирами оттепельного поколения. Важно и то, что помимо прямой связи с традициями начала ХХ века кинетисты были хорошо осведомлены о том, чем жило зарубежное современное искусство. Хотя информация о contemporary art в СССР была донельзя скудная. Но, несмотря на это, Франциско Инфанте, Вячеслав Колейчук и Лев Нусберг жили синхронно с зарубежным современным искусством. Инфанте, эмигрировавший в Россию ребенком во время войны в Испании в 1930–е, был выездной. Многое из того, о чем не было возможности узнать живущим в СССР, он видел воочию. Вместе взятые оба обстоятельства — увлеченность авангардом и непосредственная связь с contemporary art — стали основанием для некоторого превосходства кинетистов над другими группами. Впрочем, в истории искусства иной раз сложно отличить победы от поражений.
Кинетизм — искусство, изучающее движение и порождающее динамичную, увлекательную жизнь. Эксперименты Франциско Инфанте, Вячеслава Колейчука и Льва Нусберга, вернув в современность опыт русских авангардистов, дали возможность нашим художникам работать в современном искусстве на равных правах с зарубежными коллегами. Не то чтобы российское искусство диктовало сейчас мировую моду, однако традиция кинетизма безоговорочно вписана в contemporary art. Причастность к нему — гарантия присутствия на международной арт–сцене. Бесспорным образом это демонстрирует выставка в Манеже. Наум Габо, Казимир Малевич, Владимир Татлин и другие звезды авангарда соседствуют на ней с художниками, начинавшими в позднесоветское время, и с теми, кто увлечен кинетизмом сегодня.
Проект в "Севкабеле", открывшийся немногим позже вернисажа в Манеже, демонстрирует срез современного искусства, ориентированного на кинетическую традицию или связанного с ней. Выставки дополняют друг друга и, несмотря на все недоразумения, сочетаются удачно, что в общем–то всем на пользу. Кинетизм на наших глазах становится еще более значимым явлением в русском искусстве. Если так пойдет дальше, московскому концептуализму скоро придется потесниться, а то и уступить первенство на русской арт–сцене художникам–кинетистам.
