Первое полугодие обернулось для российской экономики падением. Все плохо, говорят эксперты РАНХиГС, только во II квартале карантин "откусил" у экономики без малого 7,8% ВВП.
Нет, все еще хуже, возражают в Центре развития ВШЭ. Там по итогам II квартала ожидают сокращения ВВП на 11% (в годовом выражении). Однако уже второй день июля показал рост — правда, не в экономической статистике, а на фондовом рынке. По итогам торгов индекс Мосбиржи прибавил 1,66%, а суммарная капитализация входящих в него компаний выросла на 194 млрд рублей. Ощутимо (от 1,5 до 3%) подорожали "Роснефть", "Лукойл", Сбербанк, еще лучшие результаты (плюс 3–4%) показали энергетики "Россети" и "РусГидро". Стоит ли понимать такую реакцию рынка как вспышку оптимизма в отношении будущего экономики, вызванную подведением итогов голосования за изменение Конституции?
Нет. Происходящее стоит понимать как уверенность инвесторов, что фактически в РФ существуют (и будут существовать) две экономики. Обе зависят от нефти, но если в одной из них — падение и стагнация, то в другой — подъем и рост капитализации. Так уж устроена хозяйственная система страны.
Исследование ИНП РАН "Влияние институциональных различий на экономический рост" констатирует, что "несколько десятков компаний — крупнейших экспортеров, к которым примыкают пять–семь крупнейших российских банков, обслуживающих деятельность этих компаний, а также расходы федерального бюджета и государственных институтов развития" формируют практически замкнутый экономический контур. Компании "внутри" этого контура имеют доступ к дешевому зарубежному и практически неограниченному бюджетному финансированию. Они же являются главными выгодополучателями "государственных проектов". Как говорится в исследовании, "государство получает от этого сектора большую часть своих доходов и тратит их в значительной мере на его же развитие".
Однако успешность деятельности этого "контура" определяется не просто ценой барреля, но объемом и остатком валютной выручки. А с выручкой — проблемы, поскольку сделка ОПЕК+ действительно убрала с рынка значительные объемы российской нефти. Подорожание Urals не помогает, поскольку уже в июле морской экспорт Urals должен сократиться до 3,8 млн тонн. Это минимум с 1999 года. В этом смысле девяностые вернулись.
Дальше будет хуже. Эксперты РАНХиГС прогнозируют, что по итогам 2020 года экспорт углеводородов в стоимостном выражении сократится до $114 млрд (для сравнения: в 2019–м было $238 млрд). И только в 2021 году, при условии что баррель будет стоить $45, нефтяная выручка достигнет порядка $160 млрд.
Но если увеличить валютную выручку начальники не могут, то снизить валютные издержки — вполне. Для этого они задействуют два инструмента: во–первых, подавление деловой активности, связанной с импортом, — чтобы компании и люди не могли импорт покупать. Во–вторых, ограничение доходов и потребления — чтобы люди не имели средств на покупку "заграничного".
Поэтому мы видим, к примеру, закрытые торговые центры в Петербурге, но не видим никакой существенной финансовой помощи людям. Поэтому продлен фактический запрет на поездки за границу — чтобы люди не покупали валюту.
Интересно другое — как эта политика влияет на производственную активность? Не поверите — хорошо. В первый день июля на фоне снижения зарплат и сокращения занятости индекс производственной активности PMI России показал годовой максимум. Это феноменальная вещь — в США индекс PMI тоже растет, только там он это делает вместе с ростом занятости и восстановлением доходов. Чем меньше денег у покупателей, тем увереннее себя чувствуют предприниматели, что за парадокс?
Никакого парадокса. Все понимают, что благополучие "верхнего контура" российской экономики просто куплено ценой благополучия всех, кому не повезло оказаться на этой вершине. Этакий "фонд благосостояния" наоборот — не граждане смогли получить в трудный час долю от накопленных сырьевых сверхдоходов, а падение этих доходов оказалось скомпенсировано за счет благосостояния граждан. Если граждане не возражают, то и говорить тут не о чем.
Автор — экономист Дмитрий Прокофьев.
