Понятно, что войны с Турцией из-за Святой Софии не будет. Хотя, казалось бы, всю нашу историю мы к этому шли.
Российский МИД назвал открытие в ней мечети "внутренним делом Турции", а заверение Стамбула, что она останется общедоступной, и вовсе "вызвало удовлетворение". В РПЦ, конечно, сказали, что это — "пощечина христианству", но устами всего лишь митрополита Иллариона, а не патриарха, что очевидным образом снизило пафос. Строго говоря, и не такое прощали: за умышленно сбитого русского летчика Турция заплатила только непродолжительным эмбарго на поставку помидоров. Это тем более показательно, что, например, папа Франциск лично, а не через кардинала, огорчился таким решением. Вашингтон выразил "разочарование", а Брюссель — "сожаление". В общем, непонятно, кто теперь главный ревнитель православия в мире.
Но это непонимание вызвано распространенным в интеллигентских кругах мифом, будто бы всякий российский самодержец только о том и думает, как бы освободить Византию из–под власти турок и короноваться в Святой Софии. История русской мечты о Константинополе долгая, но если рассмотреть ее пиковые моменты, то окажется, что у царей всегда находились дела поважнее. Так, например, первый русский империалист Алексей Михайлович Тишайший, хотя и считал себя "Новым Константином", вместо организации похода на Константинополь, о котором умоляли его восточные патриархи, занялся гораздо более прагматичным делом — оттяпывал у Польши Украину.
Екатерина Великая в деталях разработала "Греческий проект" и даже подобрала грекам будущего царя — своего внука, которого для этого специально нарекли Константином. Но, столкнувшись с трудностями, махнула рукой и стала строить античность там, куда смогла дотянуться, — в свежезахваченном Крыму. Так на месте татарских деревень Ахтияр и Акмечеть появились Святой город (Севастополь) и Город общего блага (Симферополь). Правда, начиная со второй половины XIX века и вплоть до самой революции в русском Генштабе рисовали планы десантной операции в Босфоре, но это было не возвышенное мессианство, а прагматичная геополитика. Византия на Балканском полуострове никогда всерьез не интересовала русских царей. Все это время они строили свою собственную, внутреннюю Византию, прирастая землями соседей, увеличивая власть в границах страны и, менее успешно, влияние вовне.
Именно с точки зрения строительства внутренней Византии, подлинного смысла существования русского самодержавия, и следует рассматривать происходящие события. На смену религиозной идентичности в Европе, когда православные теоретически поддерживали православных, а все христиане вместе теоретически противостояли мусульманам, пришла новая — лево–правая. Black lives matter и снос памятников как квинтэссенция левизны, начавшейся еще ранее, в счастливых государствах благоденствия послевоенной Европы. А кто с другой стороны? Хранители устоев, традиций и нравственности. И вот имена их лидеров: Россия и Турция. Не музей, а именно мечеть (в крайнем случае церковь) является традиционной формой существования Святой Софии. Музей, латинский алфавит и многое другое — следствие политики низкопоклонства перед Западом Кемаля Ататюрка, с которой наконец начинают заканчивать, возвращаясь к заветам дедов. Чем эта мечеть отличается от главного военного храма, с таким пафосом недавно открытого под Москвой? Или от пока не состоявшейся передачи РПЦ Исаакия?
Вот удивительное дело: хоть царство наше и православное, а мечеть в Святой Софии соответствует его идеологии гораздо больше, чем нейтральный статус музея. Потому что в главном храме нашей собственной внутренней Византии на стенах висят не иконы, а скрепы.
